Книга посвящена организатору и вдохновителю жестоких политических репрессий 30-х годов прошлого столетия в Кабардино-Балкарии Беталу Калмыкову. «Достойное» место в кровавом соревновании по уничтожению передовой мысли общества занимал диктатор бывших рабов, ставших рабовладельцами, Бетал Калмыков. В этом смертоносном ударном движении он занимал ведущее место и стоял в четвертом ряду среди других карателей страны. В новой книге «Злая воля» автор правдиво и убедительно, основываясь на фактах, показывает сущность калмыковщины и опасность ее возрождения. Свою прошлую историю, какой бы тяжкой она ни была, люди должны знать правду и извлечь из нее урок. В этом и суть данной книги.
ЗЛАЯ ВОЛЯ
Одинаково опасно и безумному
вручать меч и бесчестному – власть.
Пифагор
О трагедии нашего народа в эпоху Сталина, а в условиях Кабардино-Балкарии это эпоха Калмыкова, следует писать открыто и подробно, чтобы народ знал правду, помнил ее, дабы не допустить повторения ужасов политического террора. Писать правду об этом, скажем прямо, кое-кому еще не по нраву. Отдельные лица еще не избавились от врожденного большевизма, чувства лжи и обмана, голого отрицания неоспоримых фактов истории. Прежде всего, к ним относятся лица, не верящие ни в Бога, ни в черта, которые в те жуткие времена чувствовали себя жителями личного коммунизма. Такие лица не могут познать истину трагических событий тех времен, понять суть геноцида против своего народа. Есть еще и отдельные фанатики-безбожники, для которых Богом является только имя Ленина, слово «коммунизм». Эти люди мыслят совсем иначе, чем большинство россиян, одобряющих нынешнее политическое устройство страны. Но, к счастью, в наше время нет таких законов и порядка, по которым людей караются за инакомыслие. Кое-кому хотелось бы, и очень, возврата к массовому террору, к образу жизни периода тоталитарного режима, к возрождению сталинщины и ее детища — калмыковщины.
Много еще руководителей областей, краев и республик России, где у руля находятся вчерашние ленинцы, возглавлявшие директивные партийные органы. У нас существует Коммунистическая партия Российской Федерации. Упомянутые начальники не захотели оставаться в ее рядах. Почему? Потому что она теперь не правящая. Если к власти вернется компартия, те же начальники снова переметнутся обратно туда же. Им нужна власть, личная выгода, неограниченная власть, при любом режиме. А ведь они-то больше других били себе в грудь, кричали о всепобеждающей идеи Ленина, преданности ей до гроба.
В газете «Кабардино-Балкарская правда» (власти хранят это название как память о большевистском прошлом) в августе 2003 года было опубликовано произведение известного балкарского поэта Сафара Макитова «Сказание о трех богатырях». В трех номерах газеты опубликованы три составные части этого опуса. В них речь идет о трех деятелях коммунистической партии Кабардино-Балкарии: Бетале Калмыкове, Тимборе Мальбахове и Валерии Кокове, бывших первых секретарей Кабардино-Балкарского обкома КПСС. Если сказать в общих чертах, то работа Макитова по своей сути — это плач о безвозвратно ушедших днях, о прошлом. Никто не собирается лишать Макитова свободного суждения так, как ему подсказывает его совесть. Это его право, его личное дело. Речь о другом. Речь, прежде всего, о Калмыкове. Его можно сравнивать по своим поступкам и выходкам со Сталиным, но никак ни с сегодняшними государственными деятелями. Сталин и Калмыков близнецы-братья. Сталин тоже сделал многое для государства, масштабнее, чем Калмыков. Но никто не станет сравнивать его с Горбачевым или Путиным. Никто не станет ставить их в один ряд. Почему это так? Во-первых, Сталин принес народам больше зла и горя, чем добра. Самое страшное зло-это расстрел безвинных людей. Во-вторых, Калмыков как верный последователь Сталина страдал вождизмом и по своей жестокости превзошел своего учителя. Историческая правда в этом и состоит. Это главный вопрос. Те, кто сегодня пытается умолчать об этом, несомненно, хотели бы возродить тоталитаризм со всеми его античеловеческими атрибутами. Управлять силой страха им легче и удобнее.
Тот же материал о трех богатырях в переводе на кабардинский язык следом с большим удовольствием опубликовала другая газета правительства Кабардино-Балкарии — «Адыгское слово». По всей вероятности, главный редактор этой газеты Хафицэ, испытывает личную симпатию к палачу. Хафицэ, решив настоять на своем, стал настойчиво и регулярно публиковать на страницах газеты старые фотографии из архивов, где фигурирует Бетал Калмыков. Видимо, он хотел этим подчеркнуть лишний раз свою приверженность к идеалам, повадкам этого палача. Популяризация личности палача завершилась публикацией 23 октября 2003 года на первой странице газеты отклика, который ему более по душе: иллюстрированную статью от имени своего земляка-односельчанина (то бишь читателя газеты), приуроченную к 110-летию со дня рождения Калмыкова. Ни одна другая газета не позволила себе такого. Оценку личности Калмыкова дается лишь на основании тех скромных экономических достижений того периода, отбрасывая со счетов сотни, тысячи загубленных жизней и судеб безвинных людей.
Заметим и такой штрих: девизом газеты Хафицэ поставил фразу: «Все хорошее мы славим, но и плохое не скрываем». Следовательно, палач Калмыков для него явление прекрасное и он его славит, а его деяния (т.е. плохое) он всячески скрывает. Как говорится, комментарии здесь излишни. Правда состоит в том, что те достижения, которые приписывают одному вождю компартии, совершены стараниями и умениями тех людей, которых палач впоследствии уничтожил. Вождь, говорят его сторонники, получил орден Ленина, плюс еще Красное знамя. Вот и наивысшая оценка человеческой жизни! Так полагают, наверное, не только Хафицэ и его земляк, которые с большой гордостью пишут об этом на страницах газеты. Они забыли, что самый ценный капитал — это жизнь человека, а не орден Ленина и не знамя, даже если оно красное. Очевидно, над Хафицэ довлеет груз прошлого режима, ведь он был глашатаем коммунистических идеалов и в душе таким он и остался. Он угождал коммунистическим правителям, приспособился к следующему режиму и ходит в героях при нынешнем режиме постсоветского периода. О морали молчат.
Деяния Калмыкова перед народами Кабардино-Балкарии не вписывается в рамки национального героя, каким его хотят представить. В канун 450-летия добровольного вхождения Кабардино-Балкарии в состав России правительственная газета «Кабардино-Балкарская правда» вытащила из архивов 50-летней давности и опубликовала на первой странице материал, посвященный открытию памятника этому самому Калмыкову, восхваляя его и называя палача носителем счастья для людей.
В 2007 году по воле властей республики широко отметили 90-летие бывшего первого секретаря Кабардино-Балкарского обкома КПСС Тимборы Мальбахова. Его возвели в ранг национального героя, заложили памятник, переименовали национальную библиотеку его именем. Проводились вечера, встречи соратников партийного босса. Налицо было открытое восхваление компартии, одного из ее руководителя, находившегося до конца своей жизни в плену коммунистической утопии.
Мальбахов был убежденным коммунистом, ярым приверженцем калмыковщины. Свое отношение к Калмыкову он открыто выразил еще седьмого июля 1957 года в Нальчике, когда состоялась торжественная церемония закладки памятника Калмыкову. На митинге по этому случаю Мальбахов произнес речь перед всем миром:
«Не только кабардинцы и балкарцы, но и другие народы нашей страны с чувством глубокого уважения произносят имя Бетала Калмыкова – верного ленинца, испытанного руководителя большевиков Кабардино-Балкарии. Мы знаем, что Коммунистическая партия и Советское правительство всегда высоко ценили заслуги товарища Калмыкова Б.Э.».
Мальбахов настолько любил палача и при каждом удобном случае восхвалял своего кумира.
Сама церемония открытия памятника Калмыкову состоялось в ноябре 1960 года на углу улиц Лермонтова и Республиканской. По этому поводу Мальбахов устроил пир на весь мир в ресторане «Нальчик», что рядом с памятником. Так он канонизировал великого палача Кабардино-Балкарии. Здесь незримо присутствовали вставшие из могил убиенные палачом люди. Но их никто не слышал. Глава местной компарторганизации посчитал бронзовое изваяние монстру дороже, чем жизнь этих расстрелянных и замученных людей. Теперь же самому ярому стороннику Калмыкова и его последователю новая власть поставила памятник в Нальчике. Значит, властвующие люди разделяют тактику и политику этих монстров? Если они практически канонизировали Калмыкова и Мальбахова, то о безвинных людей, ставших жертвами палачей, хранят гробовое молчание, вроде речь не идет о людях, а о простых представителях животного мира. Сами-то маленькую критику в свой адрес воспринимают в штыки, и у них зарождается ненависть к тем, кто посмел затронуть их прегрешения. Так было раньше так и сейчас. Разница в том, что сейчас не ставят к стенке. Человека можно убить и морально.
Много лет назад было решено поставить в парке памятник жертвам политических репрессий в КБР. Однако кроме тихих разговоров дело не сдвинулось с места. Более того, власти не советуют вспоминать о репрессиях в Кабардино-Балкарии. Что же дальше нас ждет? Новая калмыковщина и мальбаховщина? И покойный Коков обожал большевистских вождей республики. Так, он в своем докладе на торжественном заседании, посвященном Дню государственности КБР, первого сентября 1998 года говорил:
«Уместно здесь сегодня вспомнить, да не только вспомнить, а помнить всегда имена замечательных сыновей Кабардино-Балкарии, положивших всю свою жизнь на становление этой государственности. Это Бетал Калмыков и Магомед Энеев…»1.
Многие присутствовавшие в зале хорошо были осведомлены о злодеяниях того самого Калмыкова, имя которого Коков настаивал знать и помнить как самого доброго, сердечного человека. Знали и молчали, ибо возразить было небезопасно. Коков назвал еще имена таких большевиков, как Видяйкина, Сахарова, Фадеева, которых нужно «помнить всегда». Но докладчик словом не упомянул имена действительных патриотов, чьи руки не обагрены кровью и отдали свою жизнь во имя процветания своей родины: Борукаева, Максидова, Гемуева, Хапова, Афаунова, Налоева и др. Они стали жертвой палача. Коков был человеком весьма прозорливым и не мог не знать проделки своего кумира, поскольку многие факты злодеяний Калмыкова к этому времени были обнародованы. И для него тоже, видимо, орден и красный стяг стали дороже сотни загубленных жизней от рук палачей во главе с Калмыковым. В Кабардино-Балкарии власти с раздражением встречают любую критику калмыковщины и мальбаховщины. О безвинно физически и морально убиенных хранят гробовое молчание. Чтобы это могло значить? Выводы сумеет сделать читатель.
Всему миру известно, что большевики ради достижения своих целей готовы были на любые жертвы. Таким был и Калмыков. Он не считался ни с кем и ни с чем. Мальбахов был его последователем, и он этого никогда не скрывал.
Калмыков родился и вырос в селении Куба Баксанского района Кабардино-Балкарской Республики. Был человеком безграмотным, образование низшее. Еще в 1913 году поднял бунт крестьян. С 1918 года – чрезвычайный комиссар Кабардино-Балкарии, а с 1920 г.- председатель ревкома и облисполкома Кабардино-Балкарии. В 1921 — 1924 годах руководил карательными отрядами на Кавказе, когда под предлогом борьбы с бандитизмом уничтожали всех подозреваемых в нелояльности к властям. Был человеком властным, жестоким и не прощал никому высказываний в порядке критики в его адрес.
Удивляет патологическое тяготение некоторых людей к Калмыкову, к калмыковщине. Не остается незамеченным и то, что эти же люди не испытывают такое тяготение к жертвам палача, выдающимся деятелям республики. Кое-кого уроки истории ничему еще не научили. Скажем прямо: это наталкивает на грустные размышления. Властвующий чиновник считает себя всегда и везде правым, по принципу – кто сильнее, тот и прав. Действуя по такому принципу, люди, обладающие высшими властными полномочиями навязывают народу свою волю, по своему усмотрению определяют заслуги того или иного лица, не соответствующие общественному мнению.
Тому примеров предостаточно. После выхода в свет книги «Остров ГУЛАГ» ярые защитники репрессивного режима разгневались, даже возмутились. «Как же так,- говорят они, — на великого кормчего голос подняли!». Кроме нелестных словопрений в кулуарах по адресу автора книги, сопряженные с личной амбицией, сделали попытку урезонить с использованием средств массовой информации. Один владелец местной «независимой» газеты, в прошлом глашатай большевистской идеологии в печати, пожертвовал более одной газетной полосой и раздраженно упрекнул, что арест 17 тысяч граждан Кабардино-Балкарии по политическим мотивам вовсе не массовые репрессии. А вот, если их было бы не менее десяти процентов населения республики, — говорит он,- тогда рад бы согласиться. Таким образом, он установил лимит для признания массовости репрессий не менее десяти процентов населения, ставших жертвами!
Что им, до миллионов растерзанных, замученных людей? Эту боль они не способны ощутить и понять. Они ставят во главу угла какой-нибудь орден, а не человеческую жизнь. Газетчик упустил удачную возможность промолчать. Это мог быть самым мудрым поступком. Но не выдержала «душа поэта».
Большинство из тех, кто при коммунистах жил сладко под крылышком своих партийных божков, продолжают воспевать своих кумиров. Частенько устраивают телешоу с участием кучки фаворитов партийных правителей. При этом непременно делают сравнения.
Любопытный случай произошел 26 марта 2005 года в Фонде культуры, что в Нальчике, которым заведует известный в республике кинорежиссер В. Вороков. В этот вечер фавориты бывшего первого секретаря обкома КПСС Мальбахова собрались по случаю презентации новой книги о нем, об одном из «трех богатырей». Вроде небольшой партактив, напоминавший былые времена. Открывая вечер, владелец Фонда Владимир Вороков, искренне желая сделать комплимент усопшему Мальбахову и блеснуть своим умением угождать, воскликнул: «Он Темрюк2…он Бетал Калмыков!».
Возможно, Вороков и прав. Мальбахов был пожизненным коммунистическим диктатором Кабардино-Балкарии. В этом не следует сомневаться. Он, как и тот, не мог терпеть критику в свой адрес. В таких случаях он часто говорил: «нас поучают»! По своей жестокости оба эти лица в чем-то схожи. Попавшие в немилость к Мальбахову не могли рассчитывать на пощаду. Он с ними не церемонился, учинял жестокую расправу, он их «убивал наповал на месте …морально». На вечер никого из таких жертв, естественно, не приглашали. Фигурантами «партактива» были только узнаваемые лица из мальбаховской обоймы и их подпевалы. Они не скупились на дифирамбы в адрес своего кумира. Это и понятно. Вопрос в другом.
Сравнение личностей дело серьезное. С большевистским упрямством люди из клана намерены отрицать очевидные факты, и будут продолжать сравнение «богатырей», измеряя их одной меркой.
У нас давно вошло в быт безудержное подхалимство перед теми, от которых что-то зависит. Лизоблюдство в России всегда носил распространенный характер.
Все же, если большевистские кланы будут и далее настаивать на своем, ставя Калмыкова, Мальбахова и Кокова на одну доску, то это их право. Политическое убеждение, устойчивость политической морали у подобных людей зависит от того, кто находится у власти, что и от кого зависит. Если Мальбахов оставался до конца истинным коммунистом-безбожником по убеждению, то большинство из его окружения покинуло стан большевиков по конъюнктурным соображениям. Ни Кокова, ни Хафицэ, ни других, клятвенно заявлявшие в свое время о своей преданности делу Ленина, КПСС, никто не выгонял из рядов коммунистической партии. Она и сейчас одна из многочисленных, и те имели реальную возможность оставаться в рядах родной и «любимой» партии, разделяя ее невзгоды. Но на их беду компартия лишилась власти и стала не правящей, а значит не нужной им. Им не нужна такая партия, которая не обладает государственной властью. Им по вкусу только такая партия, которая правит. В начале 1992 года корреспондент газеты «Версия» Мария Котлярова брала интервью у первого секретаря Нальчикского горкома КПСС Г. Губина. Он говорил: «Считаю, что в трудное для партии время я не должен уходить с партийной работы… Из партии не выйду ни при каких обстоятельствах». Но он покинул все же ряды компартии без всякого принуждения «в трудное для партии время». Компартия хорошо, а «Единая Россия» лучше. Нет сомнений в том, что, если завтра к власти придут снова коммунисты (упаси Бог!), перевертыши немедленно вернутся к ней и вытащат снова на свет старые большевистские лозунги. Они правят балом и сегодня. Они определяют идеологию, политику КБР. Иначе мыслишь — ты враг.
Сколько жизней загубил Калмыков? Скольким людям искалечил судьбу этот «богатырь»? Кто это считал? Никто! Об этом хранят до сих пор обет молчания. Но речь идет не о единицах, а о сотнях и тысячах преднамеренно убитых, замученных людей. Никто не посмеет сказать, что такого не было. Было! Подсчитывают только ордена, знамена, забывая о людях, чьи жизни загублены тираническим режимом. Приходится задумываться, что для них важнее человек или орден? Они сами дали ответ на этот главный вопрос.
По неполным данным по состоянию на 1 июля 2003 года в Кабардино-Балкарии только по линии ФСБ пересмотрено 2737 дел, по которым реабилитировано 2363 человека, незаконно репрессированных по политическим мотивам. Сюда не входят дела о выселениях в административном порядке и лишенных человеческих прав, детей, оторванных от родителей и насильно помещенных в специальные Детские дома (скорее всего детские концлагеря). Сюда не входят и те лица, реабилитированные до издания Закона 1989 года. А сколько искалеченных судеб, семей, обреченных на мучительные страдания и лишения, сопряженные с неизгладимой душевной травмой! Всего по КБАССР с 1920-го по 1954 год было подвергнуто аресту по политическим мотивам 17 000 человек. Из них: привлечено к уголовной ответственности 9547, в том числе расстрелянных — 21843. Сколькими орденами это можно оценить?! Не это ли главный вопрос?
Неумение проникнуть к судьбе одной человеческой единицы, человеческой жизни, загубленной жестокостью вождей малых и больших, приводит к легковесному рассуждению, игнорированию неисчислимых страданий и уничтожения людей.
В чем была вина Сосруко Кожаева перед государством и обществом, убийство которого совершено подлой убийцей, направляемого рукой диктатора? После убийства Сосруко его семья практически была уничтожена. А в чем ее вина перед государством и обществом? Разве таких примеров мало по Кабардино-Балкарии? Разве за такие деяния тиран заслуживает возвеличения его имени и возведения ему памятника? Какой же он богатырь?
Как достоверно установлено, аресты, казни государственных и общественных деятелей Кабардино-Балкарии совершались с ведома и согласия Калмыкова. Более того, такие акты часто осуществлялись по его непосредственному заданию. Санкции на исключение из партии и арест таких лиц давал лично он. Именно Калмыков являлся постоянным и неизменным членом таких карательных органов, как «тройка» и «особое совещание» при НКВД. Такой же порядок был установлен и на самом верху большевистского Олимпа.
Долгую и добрую жизнь прожил Чалимат Эльдарович Карданов, известный человек в нашей республике, ученый историк. Чалимат Эльдарович еще в далеком 1945 году Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Окончил высшую партийную школу большевиков. Он никогда не давал повода, чтобы его называли антикоммунистом. В то же время Карданов всегда оставался объективным в своих суждениях и выводах. В 1993 году Чалимат Карданов написал и издал в Нальчике фундаментальную работу «Групповой портрет в Аушигере. Годы и судьбы», основанную на документах и личных воспоминаниях. В частности он подчеркнул в своей книге:
«В этой книге автор не собирался обходить «острых» углов и замалчивать негативные явления истории республики. Многие из представителей старшего поколения, очевидно, помнят, что Б.Э. Калмыкова в 30-е годы за глаза нередко называли «кровавым». И не без оснований»4.
Кощунственно именовать такого изверга богатырем. Защищающий имя палача сам уподобает себя с ним, выражает свою солидарность.
На арену государственного и общественного строительства Кабардино-Балкарии вышли немало грамотных, талантливых, честных людей. Среди них был выдающийся борец за науку, культуру и образования Таусултан Шеретлоков. Кадры такого уровня явились золотым фондом, кладезем для всестороннего и плодотворного развития науки, культуры и образования в республике. Калмыков пользовался услугами этих патриотов отечества. В то же время он их и ненавидел.
В 30-е годы Калмыков говорил: «Все знания выудим, весь талант используем и пустим в расход». Подобные «изречения» руководителя большевиков области передавались из уст в уста».5
И пускали их в расход без сожаления. Это факты нашей трагической истории.
На допросе 18 апреля 1956 года Хазеша Исуфович Шогенов, в свое время окончивший все коммунистические курсы и вузы, один из организаторов товарищества по обработке земли в с. Н.Акбаш, Терского района, бывший учитель, бывший работник национального издательства, бывший редактор по выпуску учебников, рассказал весьма любопытные подробности из жизни диктатора Калмыкова.
Вместе с Шогеновым в издательстве работал писатель Мачраил Пшуноков, ставший впоследствии жертвой калмыковских репрессий. Со слов Шогенова главную роль в этом сыграл Калмыков. После революции Пшуноков был председателем сельского Совета с. Чегем-1. Жена Калмыкова Антонина раньше была замужем за князем, который, спасаясь от большевиков, вынужден был бежать за границу. Его имение было раскулачено и в этом Антонина винила Пшунокова. Антонина после бегства мужа переехала в Нальчик и вышла замуж за Бетала Калмыкова. Пшуноков после этого опасался своего ареста и об этом поведал Шогенову. Действительно вскоре он был подвергнут аресту и расстрелу.
За период с 25-го по 27 июля и 18 октября 1937 года осуждено судебными и внесудебными органами 103 человека, из них за эти четыре дня расстреляно 73 безвинных людей. Это только из числа государственных и общественных деятелей республики. Чтобы спасти их, сохранить им жизнь, достаточно было доброй воли Калмыкова, слово, которого было решающим. Но Антонов был слепым исполнителем воли Калмыкова и других указаний от него он не получал. Таков был он, «богатырь», палач воплоти.
Выдержки из рапорта начальника 1-го отделения 4-го отдела УГБ НКВД КБАССР, сержанта ГБ Нестеренко Н.Ф. от 19 ноября 1938 года:
«На допросах главных обвиняемых присутствовал Калмыков, лично сам допрашивал их, обещая договориться в Москве о сохранении жизни, если признаются… После суда участников буржуазно-националистической организации, Калмыков и Антонов, видимо, остались недовольны приговорами Военной коллегии по делам буржуазных националистов Шандирова и Кожаева, которые были осуждены на 10 лет тюремного заключения каждый…Антонов постарался их физически уничтожить… Аресты производились по предложению Калмыкова».
Не за эти ли «заслуги» воздвигнут памятник Калмыкову в центре Нальчика? Не за это ли восхваляют его и сегодня отдельные приверженцы калмыковщины?
Теперь же с этим монстром сравнивают и Мальбахова и Кокова. Значит, у этих людей, которые делают такое сравнение, имеются веские основания к этому.
По политическим мотивам подвергались неисчислимое множество рядовых колхозников, крестьян под названием «кулаков» и сельская интеллигенция.
21 февраля 1935 года президиум Урванского райисполкома вынес решение: «Утвердить дело кулака Закоунова Магомета и просить Обком ВКП (б) о выселении его за пределы Северо-Кавказского края с его семьей». Если учесть, что к 1935 году такие крестьяне, именуемые кулаками, были уже уничтожены или сосланы, то обком еще продолжал карательные меры против рядовых земледельцев.
Общественно-политическая оценка указанных карательных мероприятий властей имеет большое значение сегодня. Действиями самих властей вызывались недовольство крестьянства, а порой ярое сопротивление в защиту своих человеческих прав и интересов.
Все меры по ликвидации кулачества в рамках сплошной коллективизации, естественно, вызывали отчаянное сопротивление со стороны зажиточных крестьян, а в некоторых случаях открытый террор.
Профессор Г.Х, Мамбетов справедливо заметил, что именно аресты, связанные с Баксанскими событиями 1928 года, явились началом массовых репрессий в Кабардино-Балкарии. Предвестником этих событий стало дело Назыра Катханова, бывшего соратника Бетала Калмыкова по революционной борьбе. Все участники Баксанских событий, а их было 118 человек, реабилитированы полностью.
25 февраля 1931 года начальник особого отдела ОГПУ по Кабардино-Балкарской автономной области Кащеев составил обвинительное заключение, а помощник начальника того же ГПУ Антонов (запомним эти имена!) согласился с этим по так называемому делу о контрреволюционной диверсионно-повстанческой организации во главе с Хаудовым Залимгери и других, всего 96 человек. Из них осуждены 43 человека к различным срокам наказания с заключением в концлагерь. Люди были доведены до отчаяния неслыханным доселе притеснением со стороны новых властей. Отбирали скот, инвентарь, загоняли насильно в колхоз. Их вынуждали защищаться и выступить с протестом. В любом цивилизованном государстве их требование не должно было вызвать озлобление у властей. Их лозунги были просты и понятны:
1. Народная власть (т.е. советская) без коммунистов.
2. Земля и вода всем поровну.
3. Свободная торговля.
4. Свободная религия.
5. Долой коллективизацию.
Никто из этих крестьян не был вооружен и никто не намеревался применять силу против властей. Но акция протеста закончилась для них плачевно. С ними жестоко расправились, устроив Варфоломеевскую ночь.
Патологический страх режима перед растущим недовольством народа, вызванный недостойным отношением к чувствам людей, унижением их жизненного векового уклада, попиранием элементарных человеческих прав и свобод, вынуждал властей применять террор. Таким путем большевики хотели усмирить непослушных крестьян, надеть на них смирительную рубашку режима. Покорив царизм, большевики приступили к покорению народа путем устрашения, насаждения страха и смерти. Народ был обманут, ввергнут в пучину безвыходного положения страха и мучения.
Начальник отделения НКВД КБАССР Петр Спиридоничев, мастер по фабрикации дел, один из основных «кольщиков», сфабриковал дело в отношении беззащитного колхозника, безграмотного Ержиба Шавашхова из сел. Нартан. Без возбуждения уголовного дела и без предъявления официального обвинения Спиридоничев 10 ноября 1937 года составил обвинительное заключение и «дело» передал на рассмотрение «тройки», которая приговорила бедного колхозника к высшей мере наказания. Шавашхов был расстрелян 13 ноября 1937 года. Может быть, не стоило останавливаться на этом случае, каких множество. Но удивляет цинизм этого монстра из НКВД. Шавашхову вменялось в вину: что он бывший кулак, до революции добровольно ушел на фронт, служил в царской армии и получал много наград за боевые заслуги, что имеет ряд родственников, репрессированных советской властью, судим за невыполнение обязательств по поставкам продукции земледелия. За это – расстрел! То, что Шавахов с оружием в руках защищал Россию большевики признали преступлением.
Таким образом, органы НКВД были по воле компартии превращены в карательный орган и человеконе-навистничества. Люди были повержены в пучину государственного экстремизма и терроризма.
Так было везде, так было и в Кабардино-Балкарии. Здесь каралось за самую маленькую строптивость, за малейшее ослушание, за малейшую критику. Кара была жестокой и всегда неотвратимой. Главный удар был направлен на интеллигенцию, на руководящие кадры любого уровня. Судьбу указанных категорий людей решал бывший в то время коммунистический диктатор Кабарды и Балкарии Бетал Калмыков. Его подручным, дубинкой расправы с неугодными людьми был начальник НКВД КБАССР Николай Иосифович Антонов. Без них не происходила ни одна карательная акция по политическим мотивам. Они выполняли заветы не только Ильича, но и матроса Железняка, который в 1918 году на третьем Всероссийском съезде Советов говорил: «большевики готовы расстрелять не только 10000, но миллионы народа, чтобы сокрушить всякую оппозицию». И сокрушали.
Примечателен такой штрих, который характеризует личность Калмыкова как диктатора.
«Однажды на одном из собраний в те давние годы Бекмурза Пачев вышел на трибуну Дворца пионеров и сказал: «В этом зале надо говорить только певцу». И стал бичевать деятельность первого секретаря обкома компартии Бетала Калмыкова. Согласно документу, после этого Бекмурзу вывели из зала, отобрали пенсию. Хотя пенсию он и так не получал. О том, чтобы печататься, не могло быть и речи. С этого начались притеснения поэта и его трагедия»6.
Отсутствие элементарной законности в судопроизводстве, пытки, насилия, убийства без суда и следствия, геноцид – все это широко применялось органами НКВД в период массовых репрессий. Деятелям из НКВД КБАССР очень хотелось выйти в числе передовых и выслужиться как перед самим Калмыковым, так и перед центром в Москве. Им часто удавалось воплотить свои мечты в реальность.
Так шагала по стране зловещая тень большевистского террора, наводя ужасы на людей. В таком ударном движении массового терроризма маленький островок ГУЛАГА – Кабардино-Балкария шла впереди других. По своим масштабам политических репрессий она превосходила многих краев, областей, республик и находилась в числе первой ударной четверки.
Дело № 10499, по которому привлекалось свыше 120 человек, было исходным. Для создания видимости успешной борьбы с контрреволюцией в КБАССР и выполнение заданий и обязательств, указанное дело искусственно было раздроблено и на каждого заводилось отдельное дело. Таким образом, получилось более 120 дел о контрреволюционных, террористических, троцкистских организациях. Такое «усердие» не оставалось не замеченным внизу и на верху. Они получали поощрения, награды. Чекисты наращивали темп, принося в жертву все больше людей.
В судебных и внесудебных инстанциях такие дела так же рассматривались в отдельности на каждого, хотя суть обвинения была стереотипной и заложенная идея одна и та же. Судебные заседания были сплошной фикцией и проводились они формально. В суде не только не проверялись показания свидетелей, но и показания самих подсудимых. Дела рассматривались по упрощенному варианту за считанные минуты. При этом выяснялся лишь один единственный вопрос: признает ли он себя виновным, хотя этот вопрос для вынесения обвинительного приговора не имело никакого значения.
Тучи над Кабардино-Балкарией сгустились до такой степени, что готовы были кровавым дождем полить многострадальную землю предков. Начались массовые аресты и расстрелы советских граждан. Как было отмечено, только по одному следственному делу за № 10499, по так называемой «контрреволюционной, троцкистской, террористической, националистической, буржуазной организации» с сентября 1936 года по октябрь 1937 года было арестовано более 120 человек. Каких-либо объективных данных о троцкистской, террористической или другой контрреволюционной деятельности арестованных к моменту начала следствия не было. Не было подобных организаций вообще на территории Кабардино-Балкарии.
Приступая к расследованию дел, следователи всячески пытались доказать заранее выдвинутую ими нелепую версию о том, что по всей республике была создана разветвленная террористическая сеть, якобы состоящих из лиц, недовольных действиями секретаря обкома партии Калмыкова. Решено было главный удар нанести на служащих партийно-советского аппарата, сельскохозяйственных органов, интеллигенцию и бывших красных партизан. При этом арестованным всячески внушали версию о том, что якобы они ставили своей целью убийства Калмыкова, наркома внутренних дел Антонова, а так же К.Е. Ворошилова, С.М. Буденного и Г.К.Орджоникидзе. Создавалось впечатление, что маленькая Кабардино-Балкария — сплошной контр-революционный, террористический лагерь.
В те времена Военной коллегией Верховного Суда СССР руководил Ульрих. В своем рапорте от 15 октября 1938 года он докладывал Берии: «За время с 1 октября 1936 по 30 сентября 1938 Военной коллегией и выездными сессиями Коллегии в 60 городах осуждено: к тюремному заключению 30 514 и 5643-к расстрелу …»7.
Это только те, которые подвергнуты репрессиям Военной коллегией. А сколько повержено человеческих голов и человеческих судеб многочисленными внесудебными органами?! В этом суть массовости политических репрессий коммунистического режима.
Как уже было отмечено, во главе такой вакханалии в Кабардино-Балкарии стояли бывшие секретарь Обкома ВКП(б) Бетал Калмыков и его подручный нарком внутренних дел КБАССР Николай Антонов. Они научились повелевать, но не научились повиноваться. Такова была природа тактики и политики ленинской теории народовластия.
Большевики ни во что не ставили человеческую жизнь и отнимали ее у любого непонравившегося человека. Характерным в этом отношении является дело Андриевича и других. Он до 1937 года работал управляющим Кабардино-Балкарской республиканской конторой «Заготзерно» и слыл хорошим организатором. В грозном 1937 году он был арестован и огульно обвинен во вредительстве с контрреволюционным умыслом. Однажды специалисты обнаружили в станице Солдатской амбарный вредитель (клещи) в зернохранилище. В этом обвинили Андриевича и приговорили к расстрелу.
В революционном движении народов Кабардино-Балкарии, да и за ее пределами, Назыр Катханов своей популярностью превосходил Бетала Калмыкова. На стороне последнего была сила, а на стороне Назыра – разум. Мирное содружество этих двух львов могло сыграть большую роль в деле борьбы за народное счастье. Но Калмыков не любил людей умнее его, тем более, верующего коммуниста, каким был Назыр. Калмыков не хотел ни с кем делить власть. Он добивался единовластия и уверенно шел к нему, сметая со своего пути любого, кто мог как-то ему помешать.
В период гражданской войны, когда стоял остро вопрос быть или не быть советской власти, Катханов возглавил шариатские войска Кабардино-Балкарии. Он по зову сердца выступил в защиту революции. Он свято верил в Коран и поверил революции. Народные массы шли за ним. По мнению Катханова, советская власть не должна идти против шариата. Вера в Бога, — считал он, — совершенно не мешает советской власти, более того, такое сочетание вдохновляло бы трудовые массы в борьбе с контрреволюцией. Конечно же, в этом рассуждении содержалось рациональное зерно, и это было разумно и необходимо. Поэтому Катханова прозвали красным шариатистом. Однако идея Назыра была обречена. Во-первых, коммунистическая идеология и религия были несовместимы. Во-вторых, Калмыков отличался ярым противником шариата и убежденным атеистом. Такой антагонизм, в конечном счете, стал основной причиной возникновения пропасти между Беталом и Назыром. С построением социализма, как считал Катханов, настанет свобода вероисповедания. Это означало, по его мнению, обеспечение равенства религий, обучение детей шариату, а так же введение советских шариатских судов. Принципы ВКП (б) и шариата идентичны, — считал он. В дальнейшем Катханов стал ощущать резкое давление на шариат, а значит и на шариатистов. Калмыков действовал не только как атеист-безбожник, но и как стратег. С ослаблением шариата, ослабится влияние религии на массы, следовательно, и Катханова на них. Калмыков методично сокращал обучение детей исламу, заменял шариатские суды народными судами. На этой почве усилились трения между Калмыковым и Катхановым. С подачи Калмыкова в эти годы Катханова и его сторонников стали именовать «катхановщиной». Росло и недовольство людей политикой Калмыкова в вопросе о шариате и методах руководства. В последующие годы это недовольство вылилось массовыми выступлениями крестьян, закончившиеся кровавой расправой над безвинными людьми. Так постепенно прокладывал себе путь культ личности Калмыкова, а отсюда и зарождение жестокой по своей сути калмыковщины.
Получив духовное образование, Назыр начал работать преподавателем в медресе, а затем и в Нальчикском реальном училище. Он всегда был в гуще всех событий, принимал деятельное участие в строительстве государственности в Кабардино- Балкарии. Являлся начальником окружной милиции, заведующим военным и земельным отделами окриспо-лкома, членом ЦИК автономной области. Был делегатом 1-го съезда народов Востока, проходивший в Баку. В 1922 году принимал участие в работе Х-го Всероссийского и I-го Всесоюзного съездов Советов. Начиная с 1924 года по день его ареста, Назыр жил и работал в Москве, являясь представителем Кабардино-Балкарии при Президиуме
ВЦИК, а затем уполномоченным Северо-Кавказского края и Дагестана при ВСНХ СССР.
В последнее время Калмыков на каждом пленуме, совещании стал бросать в адрес Катханова и других руководящих работников дерзкие обвинения. Коммунист-диктатор искал всегда и везде повод для обвинения Назыра. В 1927 году в Москве умер брат Назыра Катханов Башир. Как выдающийся революционер его поместили в лучшую московскую клинику. Он был неизлечимо болен, и врачи оказались бессильными. Калмыков настаивал, чтобы Башира похоронили в Нальчике без религиозных ритуалов. Однако Назыр настоял на то, чтобы выполнили волю покойного, завещавшего похоронить его в родном селе по всем правилам шариата.
«Мы могли бы не считаться с их желанием и не допустить, чтобы коммуниста хоронили с муллами, — ораторствовал Калмыков на траурном собрании. – Но, зная культурный уровень родственников, надо избегать скандалов». Калмыков попрекнул и тем, что на лечение Башира Катханова потрачена крупная сумма. Кроме того, припомнил, что и доставка тела Башира из Москвы в Нальчик обошлось в 2300 рублей. Поведение Калмыкова в данной ситуации возмутило не только родственников умершего. Он вел себя нагло, по- диктаторски.
23 апреля 1928 года Катханова арестовали в Москве и доставили в Нальчик. Его обвинили в создании совместно с Мидовым контрреволюционной национа-листической группы, ставившей своей целью совершение террористических актов. Человека, внесшего значительный, чем Калмыков, вклад в дело установления большевистского режима в Кабардино-Балкарии, обвинили в антисоветском, враждебном настроении. Калмыков действовал решительно, пытаясь навсегда покончить с этим опасным соперником и красным шариатистом.
За месяц до этого, а именно 13 марта 1928 года, представители автономных областей Ингушетии, Чечни, Адыгеи, Карачая и Северной Осетии обратились к председателю Реввоенсовета СССР К. Ворошилову с просьбой о награждении Назыра Катханова орденом Красного Знамени за выдающиеся заслуги перед государством. Следует обратить внимание, что среди ходатайствующих областей, обратившихся к Ворошилову, не было Кабардино-Балкарии. И это не случайно. И не случайно и то, что за ним последовал арест Катханова. Калмыков уготовил ему другую «награду».
Никакие увещевания, никакие объяснения, доводы в расчет не принимались в ходе следствия. Оно велось агрессивно с явным обвинительным уклоном. По делу было арестовано всего 9 человек. Из них 8 дожили до суда. Термин «суд» в данном случае можно применить только условно, ибо никакого суда как такового не было. Коллегия ОГПУ, заменявшая в данном случае суд, своим постановлением от 3 августа 1928 года подвел итог. Она приговорила шестерых видных деятелей к РАССТРЕЛУ.
Вот их имена:
1. Катханов Назыр Адильгериевич.
2. Мидов Заракуш Бытырович — зав. Ростовским отделением «Дагселькредитсоюза».
3. Хуранов Батый Лукманович – инспектор Северо-Кавказского краевого отдела народного образования, видный ученый-лингвист.
4. Тамбиев Магометгери Измайлович – член правления «Дагселькредитсоюза».
5. Шекихачев Дул Пшизабиевич – к моменту ареста не работал.
6. Урусбиев Ибрагим Хамзетович – сотрудник «Дагселькредитсоюза».
Приговор приведен в исполнение 12 августа 1928 года, о чем составлен соответствующий акт. Народ скорбел по безвинным жертвам калмыковщины. Но страх перед всекарающим мечом ОГПУ ставил их в безвыходное положение. Полномочный представитель ОГПУ по Северо-Кавказскому краю Еремин 15 августа 1928 года с большим удовлетворением рапортовал в Москву высокому начальству о содеянном. С грифом «весьма срочно» и «совершенно секретно» он докладывал заместителю председателя ОГПУ СССР Трилиссеру о том, что вышеперечисленные лица расстреляны и приложил к рапорту акт об их смерти.
Так Калмыков начал устранять неугодных ему людей. Но беды Катхановых на этом не закончились. По причине родственных отношений к казненному Назыру Катханову репрессиям подверглись и женщины: сестра Назыра Лиза и Тамара были лишены свободы на десять лет каждая.
Спустя много лет, Генеральный прокурор СССР, ознакомившись с материалами данного дела, пришел к единственно правильному выводу – об отсутствии доказательств обвинения. Поэтому он и направил 16 марта 1959 года свой протест в Президиум Верховного суда Кабардино-Балкарской АССР. Но здесь встретили требование главного блюстителя законов СССР враждебно. Сторонников калмыковского режима в республике среди высшего эшелона власти оказалось больше, чем могло на первый взгляд казаться. Главным покровителем палача был не кто иной, как его последователь и кумир Тимбора Мальбахов, поставивший своей властью памятник Калмыкову в Нальчике. И Верховный Суд КБАССР с участием Урманчеева (он довлел в этом органе как верный исполнитель воли властей) с большим бесстыдством отклонил протест Генерального прокурора СССР.
Последний не остановился на этом. Он вошел с протестом в Верховный Суд Российской Федерации. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда России своим определением от 9 января 1960 года отменила постановление ОГПУ и дело в отношении Катханова и других прекратила за отсутствием доказательств их вины. Катханов посмертно реабилитирован, и навсегда. Такова воля истории, воля исторической правды. Большевистскому тирану возвели памятник в Нальчике, а о Назыре Катханове никто и не вспоминает.
Сыновья Катханова Мухамед и Керим пытались добиться обвинения Калмыкова в судебном порядке за свои злодеяния. Для этого они обращались в Прокуратуру СССР. Там вину диктатора не отрицали, но применили срок давности. Ниже приводится текст ответа Прокуратуры СССР на жалобу сыновей Назыра.
«ПРОКУРАТУРА СОЮЗА ССР
103793, ГСП, Москва, К-9,
Пушкинская, 15-а
27.10.89. №13/1575-89
113209, Москва Керченская, д. № 6,
корп. 3, кв.91,
Катханову К.Н.
197183, Ленинград, Набережная
Черной речки, д.12, кв. 1,
Катханову М.Н.
Уважаемые Керим Назырович и Магомед Назырович!
В связи с Вашим письмом в отношении Калмыкова Б.Э. Прокуратурой СССР проведена соответствующая проверка.
Калмыков Бетал Эдыкович 26 февраля 1940 года военной коллегией Верховного Суда СССР был необоснованно осужден к расстрелу.
Он обвинялся в том, что в 1927 году организовал и возглавил антисоветскую организацию, в последующие годы установил антисоветскую организационную связь с руководящими участниками правотроцкистской организации Бухариным, Енукидзе и другими. Являясь руководителем филиала правотроцкистской организации в Кабардино-Балкарской АССР, вербовал в антисоветскую организацию других лиц.
Произведенной проверкой в 1954 году установлено, что Калмыков был осужден необоснованно, на основании сфальсифицированных органами НКВД материалов.
Вместе с тем выявлено, что Калмыков, участвуя в заседаниях «тройки» НКВД КБАССР подписал ряд протоколов, по которым было репрессировано 3000 человек. Большинство репрессированных в настоящее время реабилитировано, и процесс пересмотра уголовных дел 30 — 40-х годов продолжается.
При расследовании уголовного дела в отношении Калмыкова и рассмотрении его в суде в 1940 году участие в заседаниях «тройки» в вину ему не вменялось. По уголовному делу Калмыков реабилитирован правильно.
В связи с тем, что он, как член «тройки», подписывал протоколы в отношении граждан на основании материалов, сфальсифицированных органами НКВД, но Калмыкова нет в живых, и срок давности с момента событий составляет более 50 лет, оснований для постановки вопроса о возбуждении уголовного дела не имеется.
Старший помощник
Генерального прокурора СССР,
государственный советник
юстиции 3 класса В.И. Илюхин».
Этот официальный документ высшей надзорной инстанции Советского Союза неопровержимо подтверждает вину большевистского палача Калмыкова, руководителя политических репрессий в Кабардино-Балкарии. Если Калмыкова нельзя сегодня судить в уголовном порядке, это вовсе не означает, что он освобождается от моральной ответственности за свои злодеяния. Калмыковщина, как источник зла и смерти, должна быть официально осуждена и развенчан культ личности этого большевистского тирана. Разве можно оценить трех тысяч безвинно подвергнутых репрессиям какими-то орденами и стягами красного цвета? Разве такой геноцид своего народа можно отнести в заслугу Калмыкову и возвеличить его? Такая политика властей нельзя расценивать иначе, как самим подписаться под эти акты репрессий большевистской инквизиции.
Ниже будут приведены и другие факты, объективно подтверждающие вину Калмыкова как палача народов республики.
«Гемуевщина», так окрестили в официальных кругах калмыковщины деятельность видного государственного и общественного деятеля Кабардино-Балкарии Ако Джумакуевича Гемуева. В одночасье он одним из первых стал неугодным для большевистского монарха, за то, что посмел иметь свое мнение. Для расправы сначала выискивали субъекта, а потом под конкретное лицо подбирали факты и доказательства к ним по своему усмотрению.
Воистину весы Фемиды беспристрастны, они взвесят то, что на их чашах положат. Так, в отношении Гемуева натаскано было столько юридического мусора, что разобраться в них было непросто. Кто же такой этот «злодей» Гемуев, которого так жестоко шельмовала команда Калмыкова?
При царе Ако был арестован и выслан за пределы Кабардино-Балкарии. После этого он примкнул к большевикам и в 1918 году стал членом РКП(б), активно участвовал в революционном движении, затем в формировании государственности в Кабардино-Балкарии. В том же году избран членом Нальчикского окружного исполкома, где возглавлял земельный отдел. Гемуев был избран председателем Балкарского окружного исполкома, членом ЦИК и президиума исполкома Кабардино-Балкарской автономной области. С 1927 года по июнь 1930 года он работал заместителем председателя Кабардино-Балкарского облисполкома и являлся членом бюро обкома ВКП (б), а так же Крайисполкома, ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР.
А. Гемуев
Гемуев поднимал вопросы, связанные с улучшением жизненных условий и быта балкарцев, защищал их интересы, занимался другими вопросами государственной важности. Например, 22 декабря 1928 года на заседании бюро обкома ВКП (б) Гемуев выступал с докладом «О ходе подготовки к перевыборам Советов». Со многими подобными проблемными вопросами Гемуев часто выступал на бюро обкома и на заседании президиума облисполкома. Но прямота и настойчивость его не нравилось Калмыкову, не любившему ни критики, ни возражений. Так, постепенно Гемуев попал в опалу к большевистскому диктатору.
Надвигалась страшная гроза. Предав Гемуева анафеме, Калмыков умело настроил одних против других. Обстановка была невыносимой, напряженной до предела. Создались две враждующие меж собой группировки. Так легче было управлять и расправляться с теми, кто стал неугодным.
Гемуев не был каким-то простачком и не понятливым. Человек достаточно грамотный, образованный, своей мудростью он превосходил многих. Пользовался большим авторитетом, с ним считались, за исключением… Калмыкова. Последний решил раз и навсегда покончить с этим «умником».
Калмыков 5 июля 1930 года созвал заседание бюро обкома ВКП(б). У Ако Джумакуевича в это время была на руках справка врачебно-контрольной комиссии от 18 мая 1930 года, где было указано, что у него имеется хронический суставной ревматизм и переутомление. Комиссия заключила, что Гемуев нуждается в отпуске с 25 июня по 25 июля с правом выезда из Нальчика. Но Ако получил совсем иное «лечение» и в ином месте.
На повестке дня бюро основным вопросом стоял вопрос о Гемуеве. В постановлении бюро сказано:
«На пути революционного движения, начиная с 1917 г. при отсутствии пролетарских кадров и наличии низкого культурного уровня, феодально-патриархального неравенства, к революции примкнули не только революционные элементы, но и ряд «попутчиков», чуждых по своему социальному происхождению и своей идеологией и задачами пролетарской революции. Последующий ход событий заставили одну часть «попутчиков» прямо и открыто встать в лагерь контрреволюции, примером чего могут служить – Мидов, Катханов, Шогенцуков, Артанов, Абуков… С физической ликвидацией идеологов первой группы продолжателем этих идей, но в других формах и другими методами, явился бывший член бюро обкома, возглавивший и идейно питающий эту идеологию Гемуев Ако… Идеология Гемуева на всем протяжении остается антипартийной, чуждой…
БЮРО ОБКОМА СЧИТАЕТ:
1. Что идеология и линия поведения Гемуева несовместима с пребыванием его в партии.
2. Просить Обл. КК срочно рассмотреть вопрос о возможности дальнейшего пребывания Гемуева в партии.
3. С работы по должности заведующего обл. Дортрансом снять.
4. Просить фракцию ЦИК Союза вывести Гемуева Ако из состава членов правительства.
5. Поручить тов. Мурат срочно расследовать материалы, обвиняющие Гемуева в антисо-ветской деятельности.
6. Данное постановление довести до сведения Крайкома, КрайКК, ЦК ВКП(б) и ЦКК».
Фактически судьба Гемуева была уже предрешена. Он сам это понимал, но выхода не находил.
Существует и другое, весьма любопытное творение Бетала Калмыкова. Речь идет о постановлении бюро обкома от 5 января 1935 года в отношении Якуба Холаева. Когда вопрос ставил Калмыков, то он был окончательным, считался достоверно установленным и оспариванию не подлежал. Так, в упомянутом постановлении сказано:
«Считать установленным, что Холаев Якуб (состоящий кандидатом в члены ВКП (б) с 1931 года) происходит из кара – узденей, землевладельцев. Причем, отец Холаева был муллой, дважды лишался избирательных прав до 1930 г. (восстановился при содействии Гемуева). Дядя Холаева, Ахмат, являясь белым офицером, собственноручно убил Настаева Ахмата и др.8, в 1919 году собирал контрибуцию с большевиков в Нальчике.
Холаев Якуб учился в Нальчике на средства Ахмата, который в г. Нальчике имел собственный дом.
Блокируясь с контрреволюционером Гемуевым, Холаев Якуб при его покровительстве поступил сначала в Балкарскую сельхозшколу, а затем в учебный городок. В 1929-30 гг. Холаев в группе Гемуева был снят с работы в редакции. После ареста Гемуева, будучи разоблаченным, Холаев Якуб (признаваясь в связях с Гемуевым) переметнулся на сторону партийной организации, пролез на работу сначала переводчиком, в отдел ГПУ, а затем и уполномоченным НКВД по Балкарскому району, где продолжает связь с гемуевцами.
Таким образом, Холаев Якуб, прикрываясь чекистской работой, вел и продолжает вести активно линию буржуазно-националистической гемуевщины.
Учитывая все вышеизложенное, Холаева Якуба, кандидата в члены ВКП (б), происходящего из кара — узденей и из семьи активных белогвардейцев и как участника гемуевской контрреволюционной группы, продолжающегося блокироваться с гемуевцами – с работы в областном управлении НКВД снять и из партии исключить.
Секретарь Каб.-Балк.
Обкома ВКП (б) Калмыков».
Так безвинных людей, под предлогом принадлежности к несуществующим контрреволюционным организациям, подвергались моральному и физическому истреблению. Утверждение, что Холаев «пролез» на службу в НКВД является абсурдным. Так просто попасть на работу, внедриться в него, даже уборщицей, было практически невозможно. Нелепым является таки же обвинение в том, что он учился на чьи-то деньги. Если дядя Холаева оплатил учебу племянника, то это благородный поступок.
В 1936 г. Холаев Якуб был осужден военным трибуналом.
Травля Гемуева продолжалась и на партконференции и на страницах областных газет. Слово «гемуевщина» вошло в обиход любых совещаний, заседаний и встреч. Был вбит большой клин между сторонниками и противниками Гемуева. Его обвиняли и в пособничестве так называемых балкарских событий. Газета обкома партии «Карахалк» из номера в номер помещала материалы: «Беспощадная борьба с правым уклоном, как наиболее опасным», «Гемуевщине и Абазовщине в парторганизации места нет», «Выметем сор, очистим партию от гнили» и т.д. Автор в своих публикациях, разжигая антисоветскую истерию, призывал: «Смелее огонь по Гемуевщине и Абазовщине, и прочим мелкобуржуазным разновидностям, за решительное осуществление генеральной линии партии». И осуществляли с энтузиазмом, присущим только большевикам. В газете «Карахалк» за 1930 год из номера в номер печатался материал М. Звонцова под заголовком «Генеральная линия «большевика» Гемуева». Автор не стеснялся в выражениях, называл Гемуева выходцем из крупных узденей (дворян), сыном крупного землевладельца. Звонцов договорился до такой степени и заявил, что «Гемуев никогда не был коммунистом».
«Я не против коллективизации, но считаю, что в 1929 – 30-х годах это преждевременно для балкарского округа, — говорил Гемуев.- Народ не был к этому подготовлен, люди не понимали и сопротивлялись. Были и перегибы. Нужна была постепенная коллективизация». Безусловно, в суждениях Гемуева содержалось разумное начало и к нему следовало прислушаться. Не таков был Калмыков, чтобы выслушивать и считаться с другим мнением.
В этом многотомном деле собрано столько бумаг, что диву даешься, как следователям хотелось доказать любой ценой вину Гемуева и других. Для придания видимости особо значимого дела была создана целая группа обвиняемых из 39 человек, главарем которых был назначен Ако Гемуев. Родственники, односельчане Гемуева просили Калмыкова не допускать ошибку, поверить Гемуеву и спасти ему жизнь. Но Зевс-громовержец был неумолим. Милосердность для него была чуждым понятием. Калмыков пошел еще дальше.
Он сделал ложный донос на Гемуева в краевой НКВД.
На расширенном заседании бюро областного комитета ВКП (б) Калмыков специально пригласил для устрашения начальника особого отдела полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю Курского, который выступил с обширным докладом в связи с делом Гемуева.
— Товарищи! – начал он поставленным голосом. – Дело о Гемуеве ведется уже в течение нескольких месяцев. Тут вернее речь не идет о Гемуеве, как таковом, — колючим взглядом он окинул зал и продолжил: – Правильнее, если скажем, что речь идет о «Гемуевщине», потому, что в условиях национальной действительности было определенное течение, которое вылилось в типичную контрреволюционную группу или даже организацию.
Далее докладчик приводил несколько примеров из практики ОГПУ по Кавказу. Затем он вернулся к основной теме доклада:
— Несмотря на то, что следствие еще не закончено, все преступления Гемуева подтверждены на сто процентов!
Курский иногда отрывался от написанного текста доклада и всматривался в зал. Ему было любопытно узнать реакцию слушателей на его речь. Люди слушали с большим вниманием и интересом. В зале стояла мертвая тишина. Говорил докладчик и о банде Геляхстанова, о связях Гемуева с ней. Курский нечаянно раскрыл некоторую тайну самого Калмыкова.
— Возьмите дела «мидовщины», «катхановщины», «шипшевщины» и «гемуевщины», — говорил он с пафосом. – Товарищ Калмыков нам ежедневно на сто процентов помогал. Помогал нам срезать не только головки, но и корешки. Думаю, и в дальнейшем товарищ Калмыков будет сигнализировать и помогать.
7 сентября 1931 г. Коллегия ОГПУ вынесла свой вердикт:
Гемуева Ако Джумакуевича, Гемуева Магомета Джумакуевича, Малкандуева Озюк Яхъяевича, Геграева Хасана Зашуевича, Суншева Кумук Тенгизовича и Абукова Али Хасановича РАССТРЕЛЯТЬ.
Поход на руководящие кадры, на интеллигенцию продолжался возрастающими темпами.
Ульбашев Ахмадья Мусаевич родился в 1905 году в селении Верхняя Балкария Черекского района. В 1925-1930 годах обучался в Коммунистическом вузе в Москве. После его окончания работал преподавателем в Ленинском учебном городке Нальчика. С 1934 года по день ареста трудился в национальном издательстве. Писатель, член Союза советских писателей.
Судьбы самых подготовленных и талантливых людей решал лично Калмыков по своему личному усмотрению. Чуждался умных людей, боялся их.
Первого июня 1935 года, на второй день после задержания Келлета Ульбашева, состоялось заседание бюро обкома ВКП(б), где стоял вопрос об исключении его из рядов партии. Докладчиками были Калмыков и его подручный Антонов. В принятом решении сказано:
Заслушав сообщение начальника УНКВД тов. Антонова о предварительных материалах следствия по делу контрреволюционной буржуазно-националисти-ческой группы, возглавляемой Ульбашевым Келлетом, подтверждающих контрреволюционную работу Ульбашева К., бюро обкома постановляет:
1. Вывести Ульбашева Келлета из состава членов обкома и кандидата в члены бюро обкома и из рядов ВКП (б) исключить. Настоящее решение провести опросом членов пленума.
2. Предложить партийной группе облисполкома вывести Ульбашева К. из состава облисполкома и его президиума.
Санкционировать арест Ульбашева Келлета.
Секретарь Кааб.-Балк. обкома ВКП (б)
(Калмыков).
Как видно из этого официального партийного документа, санкции на арест давал секретарь обкома партии Б. Калмыков. Он обладал монопольным правом распоряжаться жизнями сограждан. Он их не жалел, не щадил.
Двумя месяцами позже, 7 августа 1935 года, за личной подписью Калмыкова бюро обкома ВКП (б) принял постановление (протокол № 87):
«О БАБАЕВОЙ. § 1979. Считая установленным факт участия Бабаевой Хани в контрреволюционной националистической группировке, возглавлявшейся УЛЬБАШЕВЫМ, БАБАЕВУ Хани Анзоровну, члена ВКП(б) с 1927 года, служащая — культурница Пищекустпромсоюза, из рядов ВКП (б) исключить.
Секретарь Кааб.-Балк. Обкома ВКП (б)
(Калмыков)».
Аналогичное решение было принято диктатором Калмыковым 11 июня 1935 года по делу Т. Хуламханова, в котором категорично считалось безоговорочно установленным факт его участия в буржуазно-националистической Гемуевско-Ульбашевской групп-пировке. Бюро обкома решило санкционировать арест Хуламханова.
Таким образом, обком партии во главе с Калмыковым принимал окончательное и беспрекословное решение о доказанности вины «контрреволюционеров» и о необходимости заключить их под стражу. Это означало обреченность арестованного. Обратной дороги оттуда не было. Воля коммунистического диктатора была непререкаемой.
По свидетельству самого Ульбашева Ибрагима, на допросах иногда присутствовал сам Калмыков. Арестованный вместе с Ибрагимом и другими Салих Хочиев в своем заявлении на имя Главного военного прокурора СССР указывал, что «оперуполномоченный Белинский руководствовался исключительно указаниями Калмыкова, а не советскими законами». Допросы велись, как обычно, под страшной пыткой. Ибрагима Ульбашева, например, больного крупозным воспалением легких, с температурой 38-39 градусов, беспрерывно допрашивали четверо суток, не отпуская в камеру. От сильного утомления он падал, поднимали и снова продолжали допрос под пыткой.
19 декабря 1935 года в Нальчике открылось заседание Военного трибунала Северокавказского Военного округа. Никто из подсудимых виновным себя в предъявленном обвинении не признал. Показания допрошенных людей были противоречивы и не логичны, большей частью были сфабрикованы. Но это не помешало трибуналу приговорить Келлета Ульбашева и некоторых его товарищей к высшей мере наказания РАССТРЕЛУ. Ульбашева Ибрагима приговорили к 5 годам лагерей, а его брата – к 2 годам и 6 месяцам лишения свободы.
Военная коллегия Верховного Суда СССР своим определением от 28 января 1936 года смертную казнь Келлету Ульбашеву и его друзьям заменила 10 годами лагерей каждому.
Из рапорта начальника 1 отделения 4 отдела УГБ НКВД КБАССР сержанта Никифора Федотовича Нестеренко от 19 ноября 1938 года:
«Как обычно Антонов и Кащеев мне давали указания «разработать», «учесть»… Однажды в 1936 году Кащеев меня упрекнул, что я собираю материалы на коммунистов, ответработников, не разрабатываю кулаков. Упрек воспринял как указание и начал «искать» кулаков в колхозах. Калмыков созывает пленум обкома и начинает «разоблачать» Бесланеева, Максидова, Кишева (выделено мною. -А.С.). Их арестовываем. Антонов и Кащеев дают установку, во что бы то ни стало выйти на террор. Первые показания дает арестованный Люн Агзагов, который показывает: «Мы хотели убить Калмыкова».
После этого начали давать показания остальные, и все показывают об убийстве Калмыкова, 2-3 человека в своих показаниях о терроре упоминают фамилию Ворошилова. Теперь становится ясным, все это ловко было подтасовано авторами-редакторами протоколов Кащеевым, Спиридоничевым и Белинским. На допросах главных обвиняемых Максидова, Бесланеева и других присутствовал Калмыков, лично сам допрашивал их, обещая «договориться в Москве о сохранении им жизни, если расскажут правду.
Нередко в протоколах допроса Кащеев и Белинский делали приписку: и высказывали террористические намерения по адресу Калмыкова».
Нестеренко — тот человек, досконально знавший всю эту чекистскую кухню, где работал не посудомойщиком. Нестеренко был официально допрошен 16 марта 1939 года. В частности, он показал:
«Большинство обвиняемых не сопротивлялись и подписывали показания, но как только обвиняемый отказывался подписывать, я вместе с ним шел к Кащееву или Спиридоничеву, где последние убеждали и добивались подписания протокола… Я видел, что взятые мною показания обвиняемых подтасовываются, но об этом молчал».
Он же на допросе 29 марта 1939 года констатировал следующие вопиющие факты беззакония:
«На допросах Бесланеева, Максидова, Амшокова и ряда других присутствовал Калмыков, причем к допросам допускался ограниченный круг лиц. Дело буржуазно-националистической организации было сфальсифицировано по заданию Калмыкова. Показания о подготовке террористического акта на Калмыкова от каждого арестованного вымогались. Начальник Краевого Управления НКВД в начале 1937 года проводил инструктивное совещание в Кабардино-Балкарии с сотрудниками, проводившими следствие. Он дал установку, что арестованных нужно допрашивать «конвейером». Конвейер применялся ко всем обвиняемым. Люди арестовывались по одному показанию кого-нибудь из арестованных и от каждого, независимо от степени виновности, требовали показания о том, как готовился террористический акт над Калмыковым».
Очевидцы свидетельствовали о том, что ложная версия о покушении на Калмыкова была выдвинута специально для расправы с неугодными людьми. Калмыков ходил по улицам без охраны и если кто-то намеревался его убить, то для этого не требовалось создание группы контрреволюционных заговорщиков.
Показания Нестеренко не единичный факт разоблачения большевистских методов уничтожения безвинных людей. Так, 18 июля 1939 года на допросе бывший сотрудник того же ведомства, коллега Нестеренко, Евгений Степанович Коммель свидете-льствовал:
«Дело Водахова, Бесланеева и других сфальсифи-цировано Антоновым, Кащеевым, Спиридоничевым, Белинским и Калмыковым… Обстановка была жуткая. Целыми сутками в кабинетах стоял шум, а начальство ходило по кабинетам и подбадривало: «жми, жми, завтра он начнет говорить». Они обрабатывали каждого арестованного перед выходом в суд. Антонов ставил в пример «обработку» арестованных Кащеевым и Белинским (Бесланеева и Афаунова). За фальсифици-рованные дела впоследствии получили ордена Кащеев, Белинский и Антонов».
Коммель признался в проведении недопустимых методов следствия и дал подробные показания. Находясь в заключении, он покончил жизнь самоубийством.
Таких свидетельств множество. Остановимся еще на одном из них. Это Атанов Алексей Андреевич, 1904 г.р., работавший в ОГПУ, НКВД и МГБ КБАССР с 1926 года. В тридцатые годы ХХ века он занимал должность начальника 1-го спецотдела, а так же отдела «А» НКВД. Он был важной фигурой в структуре карательного органа большевиков. Через него проходила вся документация «тройки» и «особого совещания». На заседаниях этих карательных органов Атанов часто являлся секретарем. Он избежал участи Спиридоничева, Коммеля и других и ушел на пенсию героем. Атанов — человек, который до мелочей знал изнутри всю кухню и технологию политических репрессий тех времен. Он был допрошен военной прокуратурой 15 марта 1956 года. Вот, что тогда он пояснил:
« Когда не было данных для предъявления обвинения и не с чем было выходить в суд, всех пропускали через Тройку. Это был произвол и Тройка была, таким образом, органом произвольной расправы… Но одно бесспорно, что без согласия Калмыкова этого делать не могли. Антонов был малограмотным человеком и не имел самостоятельного мнения. Что скажет Калмыков, то он и делал. Ни одного вопроса без Калмыкова Антонов не решал. Слово Калмыкова для него было законом… Но Всегда решающее слово оставалось за Калмыковым.
Фактов, объективно свидетельствующих о наличии контрреволюционной организации в Кабарде, не было. Атмосфера в НКВД была тяжелая, над всеми довлел страх. При расследовании дела группы арестованных Бесланеева – Водахова физические меры применялись. В расследовании дела участвовали секретарь обкома партии Калмыков, нарком Антонов, Кащеев, Белинский, Коммель и др. Арестованных выводили из камеры, приводили в кабинет Кащеева на втором этаже, где заседал суд. Затем спускали в подвал и расстреливали. Вся процедура занимала десять – пятнадцать минут на одного заключенного. Такая участь постигла и Водахова, и Бесланеева и других видных деятелей Кабарды. Председателями «тройки» последовательно были Антонов, затем Карнаух. Членами «тройки» были Калмыков, и прокурор Кулик. На протоколах Калмыков, Карнаух и Кулик ставили отметки «первая категория» — высшая мера наказания или десять лет. Споров на заседаниях «тройки» не было, тон всем задавал Калмыков. Основное решение «тройки» было – «РАССТРЕЛЯТЬ». Как хорошие работники, «кольщики», славились Белинский, Несте-ренко, Юдин, Макеев, Сербин и другие. Удивительно то, что Белинский избежал сам ареста. В аппарате этому все удивлялись».
У Атанова хватило смелости рассказать правду, хотя он не до конца был откровенным. Многим не хватало этого человеческого мужества быть искренним, правдивым. И сейчас боятся сказать открыто правду. Несомненно то, что на заседаниях «тройки» верховодил все тот же самодержец всея Кабардино-Балкарии Калмыков.
А. Кокожев
26 марта 1937 года Кащеев составил обвинительное заключение в отношении Кокожева и Антонов его утвердил. 24 июля его предали суду и назначили дело к «слушанию» в закрытом судебном заседании без вызова свидетелей, без участия обвинения и без участия защиты. После фальсификации дела — судебный фарс. 25 июля 1937 года заранее заготовленный приговор был оглашен: высшая мера наказания – РАССТРЕЛ. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. В тот же день палач привел приговор в исполнение. Республика лишилась славного своего сына. Ему приписали еще и то, что он бывший кулак-торговец, не простили и дружбу с Назыром Катхановым.
Жена Кокожева, Хабицу Магометовна, как член семьи врага народа была так же арестована 1 сентября 1937 года, а 9 декабря постановлением «особого совещания» при НКВД СССР была осуждена к 8 годам лагерей. Все «дело» в отношении нее состояло из 9 листков.
Кроме Кокожевой никто не допрашивался. 23 декабря ее и других жен «врагов народа» погрузили в товарный вагон, на котором перевозился скот, и отправили этапом в КАРЛАГ НКВД СССР Акмолинской области Казахстана. Детей отправили отдельно за пределы республики в специальные Детские дома закрытого типа, без права переписки и передвижения. При этом детей специально были разлучены, чтобы они не имели возможности общаться между собой. Это была общего-сударственная жестокая политика, геноцид, именуемый «самой демократической» в мире. Вспоминает Марьяна Ахметхановна Кокожева: «Когда нас, детей, забирали, дней 20 находились в Прохладненском распреде-лительном детдоме. Однажды сюда приехала жена Бетала Калмыкова Антонина. Дети подбежали к ней и со слезами спрашивали, когда их отпустят к матерям. На это Антонина ответила: «забудьте о своих родителях». Видимо, такое «милосердие» она переняла у своего мужа-карателя.
Кокожева Хабицу освободилась из лагерей 1 сентября 1945 года после отбытия срока. Но ей разрешили вернуться домой только через год. Она безуспешно добивалась своей реабилитации и возврата изъятого при обыске имущества. «Мы не требуем крови, — пишет дочь Ахметхана Марьяна, — но мы должны знать имена тех, по чьей вине загублена жизнь сотни, тысячи безвинных людей». Это справедливое требование. Люди должны знать правду.
В 1918 году после провозглашения советской власти в Кабардино-Балкарии Хабала Жанхотович вошел в состав Нальчикского окружного Совета. Бетал Калмыков ценил Бесланеева и считал его своим верным соратником. В том же году Хабале поручили должность заведующего административным отделом Нальчикского окрисполкома. В 1919 году, в период политической неразберихи на Северном Кавказе и постоянной борьбы между большевиками и их противниками, Бесланев оказался в стане Северо-Кавказского эмирства, которое возглавляло правительство имама Узун-Хаджи. Бесланеев в этом правительстве занимал пост министра внутренних дел. После падения правительства Узун-Хаджи, Хабала вернулся в Нальчик, где в 1920 году занял пост заведующего внутренним отделом
облисполкома. Одновременно являлся членом ревтрибунала. С 1926 года являлся председателем Нагорного, затем Мало-Кабардинского окрисполкома. В эти тяжелые годы Бесланееву поручались самые трудные участки работы, с которыми успешно справлялся. В 1929 году ему поручили весьма сложный участок: борьба с преступностью. Он назначается прокурором Кабардино-Балкарской автономной области.
Х. Бесланеев с сыновьями Крымом,Залимханом, Султаном и
Анатолием. 1931 г.
С 1931 года по день своего ареста Хабала Бесланеев занимал ответственную должность, имеющую важное стратегическое значение для экономики области. Он возглавил отделение «Севкавснабсбыта» и был директором леспромхоза. Начались придирки и гонения преуспевающего руководителя. В 1935 году Хабалу исключили из рядов партии, оставив на работе. Это был предвестник бури, которая скоро грянула.
Сразу же после Нового года, 2 января в зловещем 1937 году, чекисты из калмыковской команды пришли к Бесланееву и увезли его в неизвестном направлении. 26 июля 1937 года судили Бесланеева. Не было ни свидетелей, ни прокурора, ни адвоката. Приговор короткий и безжалостный – РАССТРЕЛ. В тот же день приведен в исполнение.
Так перестало биться сердце видного государственного деятеля и борца за свободу.
С 10-го по 14 июня 1938 года в Нальчике проходила ХV Кабардино-Балкарская областная партийная конференция под председательством самого Калмыкова. После его доклада начались прения, где выступавшие клеймили позором врагов народа. Например, изощрялся секретарь обкома ВЛКСМ Наков, стараясь угодить своему партбогу:
«Враги народа троцкистско-бухаринские агенты фашизма, буржуазно-националистические банды Водахова, Бесланеева и др. старались отобрать счастливую радостную жизнь Кабардино-Балкарского народа, но не удалось и не удастся отнять завоевание народа, они, фашисты, изменники родины, получили по заслугам от карающей руки советского народа».
Безусловно, сами выступающие понимали, что народ здесь ни при чем, что основным компонентом разговора с народом была кара властей, и трепетали перед ней.
Одним из пионеров становления государственности в Кабардино-Балкарии являлся Казгери Максидов. Он верил в дело, которому беззаветно служил. В 1921-1923 годах Казгери Максидов занимал должность начальника отдела внутреннего управления облисполкома. Видя его незаурядные способности и большой опыт, в 1924 г. он был назначен председателем областного суда. Через год Максидова направили на учебу в Москву, где он успешно окончил Высшие юридические курсы при Наркомате юстиции РСФСР. Максидова назначили на должность руководителя административного отдела облисполкома. Но вскоре обком партии дал Максидову новое поручение, более ответственное, и он стал наркомом просвещения автономной области. Одновременно исполнял и обязанности директора Кабардино-Балкарского педагогического института, кузницы национальных кадров. Институт в то время располагался в г. Пятигорске. Работая на этих должностях, Казгери Максидов приложил максимум усилий и внес большой вклад в дело развития народного образования и ликвидации безграмотности. По словам тех, кто рядом с ним трудился,
К. Максидов
Казгери был врожденным работником народного образования. Он внес большой вклад в расширение сети школ, в подготовке и расстановке национальных кадров.
Именно в его бытность были разработаны и приняты новые проекты кабардинского и балкарского алфавитов. Для начала, преданного своему делу, умелого организатора народного образования Калмыков освободил от работы, дав ему должность за —
ведующего маленькой турбазой в Вольном Ауле. Это был предвестник бури. И дамоклов меч, занесенный над его головой, наконец, опустился холодным днем 8 января в зловещем 1937 году. Такова была воля главного большевистского распорядителя судеб Кабарды и Балкарии. Перед этим Калмыков на пленуме обкома
подверг резкой критике Максидова. Решением Нагорного РК ВКП (б) от 1 сентября 1936 года его исключили из рядов партии. В числе обвинения ставился тот факт, что он не порвал дружбу с Али Карацуковым, работавшим заврайоно в Урванском районо. Это был сигналом к действию для стервятников из НКВД. Арест был произведен при отсутствии каких-либо компрометирующих материалов и без возбуждения уголовного дела по стандартному обвинению того времени: участие в правотроцкистской — зиновьевской, контрреволюционной, террористической организации.
Справка инспектора УНКВД сержанта Атанова от 10 января 1937 года гласит: «В 8-й группе по КБАССР на гражданина Максидова Казгерия Увжуковича компрометирующих материалов нет». Несмотря на это бывший Нарком просвещения был арестован. Следовательно, это кому-то очень нужно было. Бывший член спецкоманды «кольщиков», чекист Нестеренко в своем рапорте на имя нового начальника УНКВД КБАССР в 1938 году отмечал, что аресты производились по предложению Калмыкова. Белинский – любимец Кащеева, вместе были на побегушках у Калмыкова. Усердно редактировал протоколы допросов. На допросах главных обвиняемых Максидова, Бесланеева и других присутствовал Калмыков, лично сам допрашивал их. 25 июля 1937 года в Нальчике состоялось закрытое заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР. Нет защитника, нет прокурора, нет свидетелей. Законом запрещено их присутствие в так называемом суде. Максидов был один на один с монстрами в военном мундире. Он отверг все нелепые обвинения и заявил, что по настоянию следователя подписывал подготовленные протоколы с выдуманными показаниями. Максидов виновным себя не признал, и поэтому о снисхождении не просил. Процесс был коротким, приговор жестоким: РАССТРЕЛЯТЬ! Приговор был окончательным, обжалованию не подлежал и приведен в исполнение немедленно.
Расстреляв Казгери Максидова, нарком Антонов этим не успокоился. Он дал команду и 31 августа 1937 года единственный сын Казгери – 16-летний Петр был арестован без ведома прокурора и без возбуждения уголовного дела и без всяких оснований. Его допрашивали неоднократно и с пристрастием. Но к делу приобщили только один лишь протокол допроса от 13 сентября. Всячески пытались настроить сына против отца и заставить его сознаться в том, в чем он не был осведомлен, и чего на самом деле не было.
Как видно из этого опуса, вина Пети Максидова заключалась в том, что он приходился сыном казненного Казгери, а мать — Елизавета Темботовна была сестрой казненного Назыра Катханова. Иначе говоря, Петя был виновен в том, что появился на белый свет.
Е. Максидова после освобождения из лагерей
Ему не суждено было больше увидеть своих родителей, а родителям — своих детей. Вскоре при неизвестных обстоятельствах умер Петр.
За это время, пока Петя находился под стражей, его мать Елизавета Максидова была арестована как жена изменника Родины и постановлением особого совещания НКВД СССР от 9 декабря 1937 года приговорена к 8 годам лагерей. Последние события происходили уже при новом хозяине НКВД Кабардино-Балкарии Карнаух.
И такое злодейство происходило не где-нибудь на необитаемом острове, а в Кабардино-Балкарии, где безраздельно властвовал большевистский тиран Бетал Калмыков.
27 июля 1937 года в Нальчике состоялось заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР без участия обвинителя и защиты. Высокая карательная судебная инстанция переусердствовал, и пошла еще дальше, выходя за рамки обвинительного заключения:
«Подсудимый Кожаев являлся участником контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации. Кожаев был завербо-ван троцкистом-террористом Жансохом Налоевым в контрреволюционную троцкистскую, террористиче-скую, буржуазно-националистическую организацию, действовавшую на территории Кабардино-Балкарской АССР.
На протяжении своей контрреволюционной деятельности, подсудимый Кожаев проводил контрреволюционную, троцкистскую, националисти-ческую пропаганду с клеветническими измышлении-ями против политики и мероприятий, проводимых ВКП (б) и Советским Правительством. Таким образом, доказана виновность подсудимого Кожаева в совершении преступлений, предусмотренных статьями 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР».
Приведен полный текст приговора, но в нем нет ни одного аргумента, подтверждающего вину обреченного. Но голословное суждение судьи оказалось достаточным, чтобы приговорить Кожаева к 10 годам тюремного заключения с конфискацией имущества. Приговор был окончательным и он не подлежал обжалованию. Сосруко Кожаев должен был немедленно препровожден в Соловецкую тюрьму НКВД СССР. Но тогда Сосруко еще не знал о зловещих замыслах партийного диктатора Кабардино-Балкарии, мстительного Калмыкова.
27 января 1938 года, судя по материалам уголовного дела, из Соловецкой тюрьмы на имя заместителя начальника УНКВД Ленинградской области пошла депеша:
«На основании распоряжения 10-го отдела ГУГБ НКВД СССР №40038 от 15 января 1938 года при этом направляются два дела на заключенных Соловецкой тюрьмы Арапова Петра Семеновича и Кожаева Сосруко Магометовича для рассмотрения на Тройке УНКВД Ленинградской области по третьему лимиту…».
На этом сопроводительном письме резолюция: «тов. Бардин, включите в список. 31.01».
Это означало, что по распоряжению сверху в список, подлежащих расстрелу или уже расстрелянных, необходимо было включить и Кожаева. В списке обреченных он оказался под номером 42. Как мы увидим ниже, это был просто фарс, сокрытие следов уже совершенного злодейского убийства Кожаева по заказу монстра.
Для этого были оформлены документы по всей форме. 14 февраля 1938 года составлено специальное постановление особой тройки УНКВД Ленинградской области о том, что Сосруко Магометович Кожаев якобы был тогда приговорен к расстрелу. Согласно акту, составленному комендантом УНКВД, приговор приведен в исполнение 17 февраля 1938 года. Бетал Калмыков сделал свое дело. Своей рукой он погас восходящую звезду кабардинской литературы, родоначальника кабардинской прозы. Он желал смерти безвинного человека, он добился этого и теперь — концы в воду. На фоне этих и других злодеяний кощунственным выглядит возведение палачу памятника, и называть улицы его именем. Над этим стоит призадуматься.
Из заключения военного прокурора отдела Главной военной прокуратуры СССР полковника юстиции Зайцева от 2 ноября 1956 года:
«Установлено, что вторично Кожаев был приговорен к расстрелу и расстрелян по ходатайству бывших секретаря Кабардино-Балкарского обкома Калмыкова и Наркома внутренних дел Антонова, которые были не согласны с приговором Военной коллегии».
Это было независимое и объективное расследование причин расправы с Кожаевым. Но анализ пожелтевших листов архивных дел убеждает, что прокуроры, проводившие проверку злодеяний НКВД, не до конца разобрались в сути вопроса. От их око ускользнули удручающие факты дикого преступления. Люди должны знать правду об этом, чтобы страна больше не превратилась в концлагерь народов, чтобы каждый россиянин чувствовал себя защищенным от возможного произвола.
Из рапорта бывшего начальника 1-го отделения 4-го отдела УГБ НКВД КБАССР Николая Федоровича Нестеренко от 19 ноября 1938 года на имя тогдашнего наркома внутренних дел КБАССР Карнауха:
«Калмыков и Антонов, видимо, остались недовольны приговором Военной коллегии по делу Шандирова и Кожаева, которые были осуждены на 10 лет тюремного заключения каждый. Мы зашли на квартиру Антонова, и он мне (и другим сотрудникам) говорил, что договорился с Беталом Калмыковым и постарался через тройку пропустить Шандирова и Кожаева, их обеих расстреляли…».
Таких фактов немало. Не надо бояться правды, какой бы горькой она ни была.
Из показаний Денисова Федора Федоровича9, управляющего делами Президиума Верховного Совета КАССР от 13 апреля 1956 года:
«Я знал Кожаева, имени не помню. Я хорошо помню, что Кожаева тогда третировал Калмыков, но почему, не знаю. Однако Кожаев был грамотным и развитым человеком. Вряд ли он мог быть контрреволюционером. Калмыков был человеком, который не терпел возражений, считал себя непогрешимым и всех, кто был им недоволен или прекословил ему, убирал со своего пути, был груб и деспотичен, ни с кем не считался». Это истинное лицо диктатора.
В любом цивилизованном государстве для лишения человека жизни всегда требовалось весьма серьезные обвинения, аргументированные объективными и бесспорными доказательствами. Кожаев был расстрелян (убит) без выдвижения новых обвинений, бездока-зательно, без проведения дополнительных расследований и без суда. Расстрелян просто так, по личному хотению Калмыкова. Советский Союз нельзя было относить к цивилизованному государству, ибо в нем не было демократии, законности и правопорядка. Это был сплошной концлагерь, масштабы которого превосходили все государственные образования всех времен.
24 сентября 1958 года, уже после реабилитации Кожаева, оперуполномоченный УКГБ при Совете Министров Карелии на специальном бланке составил заключение с грифом секретно, экземпляр единственный:
«…рассмотрев заявление Кожаевой Н.М.10, ходатайствующей по вопросу выдачи свидетельства о смерти брата — Кожаева С.М., (расстрелянного постановлением тройки в 1938 г.) полагал бы зарегистрировать смерть, как последовавшую 24 мая 1943 года от перитонита». С этой фальшивкой согласились начальник отдела и зам. председателя КГБ при Совете Министров Карелии. У них было звериное сердце, у которых человеческая единица превращалась ни во что.
Опираясь на такую фальшивку, КГБ КБАССР выдала соответствующую справку родным и близким Кожаева.
Они не могли согласиться с таким обманом и продолжали искать правду. Оказалось, что в Ленинском отделе Загса г. Ленинграда за № 170 зарегистрирована смерть Сосруко Магометовича Кожаева, якобы последовавшая 25 сентября1941 года.
Такая фальшивая запись была произведена по настоянию руководства УВД Леноблисполкома. В заключении, составленном ими 5 ноября 1958 года, сказано: «Зарегистрировать смерть Кожаева Сосруко Магометовича и через сектор Загса при Ленгорисполкоме, выдать заявительнице свидетельство о смерти Кожаева С.М., указав, что последний умер 25 сентября 1941 года».
Спецслужбы всегда и всячески утаивали правду от народа. Всякую мелочь, не имеющую никакой секретности для государства, тщательно скрывали, боясь, как бы чего не вышло. Тем самым власть завоевывала ненависть народа.
По настоянию родственников Кожаева, КГБ при СМ КБАССР 23 декабря 1958 года сделал еще один запрос в Военную Коллегию Верховного Суда СССР. Только после длительной переписки и лишь в конце декабря 1990 года сделана более или менее соответствующая правде запись о причине и дате смерти Кожаева. Но это еще не вся правда. После ареста Сосруко Кожаева, репрессиям подверглась и его семья. Жена – Кожаева Мария Никаноровна. Как сказано выше, согласно официальным документам из архивного уголовного дела по обвинению Сосруко Кожаева, по делу он значится осужденным к 10 годам лишения свободы 27 июля 1937 года по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР. В этом же деле имеются документы, из которых явствуют, что Кожаев якобы расстрелян по постановлению Особой тройки 17 февраля 1938 года.
На самом деле это была простая фабрикация фактов. Обратимся к материалам так называемого уголовного «дела» по обвинению Марии Кожаевой, состоящее всего из 11 листов. Перед ее арестом, 31 августа 1937 года зам. наркома внутренних дел КБАССР лейтенант госбезопасности Кащеев утвердил документ, с которого собственно и начинается это дело: «Справка на семью осужденного Кожаева Сосруко Магометовича, который по ст.ст. 58-10 ч.2 и 58-11 УК РСФСР как учасника к-р. троцкистской организации осужден в июле 1937 г. выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР осужден по первой категории — РАССТРЕЛ».
Кащеев открытым текстом объявил, что Сосруко Кожаев уже был расстрелян в июле
1937 года. Такое же подтверждение содержится и в обвинительном заключении по делу Марии Кожаевой, составленном сотрудником спецгруппы УГБ НКВД КБАССР Ягодовским, утвержденном самим наркомом внутренних дел республики Антоновым 25 сентября 1937 года. В нем говорится:
Володя Кожаев, мать — Мария Никаноровна с внучкой
Любой. Стоят – Николай Иванович с женой
«Обвиняемая Кожаева Мария Никаноровна являлась женой участника ликвидированной в Кабардино-Балкарской АССР контрреволюционно-троцкистско-зиновьевской, буржуазно-националистической, террори-стической организации Сосруко Магометовича Кожаева, осужденного выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда к высшей мере наказания — РАССТРЕЛУ».
Теперь становится ясным, что Кожаев фактически был расстрелян именно в июле 1937 года, вскоре после вынесения ему приговора – 10 лет тюремного заключения. Следовательно, его уничтожили просто так, без всякого суда и следствия. Антонов по своей неосторожности, из чувства вседозволенности и безнаказанности, сам того не желая, разоблачил самого себя. Можно привести и другие свидетельства сказанному.
Из показаний Нальчикова Хабалы Сагидовича, 1898 года рождения, работавший с 1926-го по 1938 год в органах НКВД КБАССР:
«Кожаева Сосруко знал с 1921 года. Знал его и по совместной работе как близкого товарища. Работал старшим следователем, был грамотным и культурным человеком, принципиальным в работе и самостоятельным. Не знаю, за что его арестовали, но могу сказать с полной уверенностью, что врагом народа он не был и не мог быть… Я слышал, что после ареста Антонов сам лично его расстрелял».
Старый чекист сказал правду. Это Антонов, с благословения своего патрона, совершил умышленное убийство Кожаева. Эти факты подтвердил и сержант Нестеренко:
«В мае 1938 года я с группой товарищей был в служебной командировке в Москве. Мы зашли на квартиру Антонова, и он мне, Долгополову, Хапову и Макееву говорил о том, что он договорился с Беталом Калмыковым и постарался через тройку пропустить Шандирова и Кожаева, их обеих расстреляли, они сволочи…».
Существует достоверный документ, составленный старшим инспектором 8-го отделения УГБ НКВД КБАССР сержантом госбезопасности А.А. Атановым11. Речь идет о справке от 25 ноября 1937 года:
«Дана сея 8 отделением НКВД КБАССР в том, что гр. Кожаев Сосруко Магометович решением выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР от 1937 года осужден по ст.ст. 58-8 и 58-11 УК РСФСР по первой категории к высшей мере наказания — расстрелу».
Таким образом, уже расстрелянного Кожаева чекисты попытались подвести под приговор Военного трибунала, который фактически назначил ему 10 лет лагерей.
Теперь уже расставлены все точки над «И». Такова правда о гибели славного сына кабардинского народа Кожаева Сосруко Магометовича. Так погас светильник разума и таланта. «Рыцари» революции сделали свое черное дело, «рыцари» остались довольны.
Есть еще очень любопытный документ, подтве-рждающий подлость палача Антонова и его хозяина.
Антонов впоследствии, будучи начальником тюремного отдела НКВД СССР, испугавшись возможной ответственности, сфабриковал сам документы о расстреле Кожаева, якобы имевшем место не в 1937, а в 1938 году по решению спецтройки НКВД Ленинградской области. Это могло быть сделано только с одной целью: скрыть свое злодеяние, совершившего заказное убийство в Нальчике ни в чем неповинного человека. Версия о злодейском убийстве Кожаева палачом с большевистским билетом в кармане Антоновым окончательно сам он подтвердил. В архивном деле 1937 года находится акт с грифом «Совершенно секретно». Этот документ, не имеющий даты, якобы составленный в феврале 1938 года, гласит, что приговор тройки НКВД от 14 февраля 1938 года в отношении Кожаева Сосруко исполнен, и он якобы расстрелян 17 февраля 1938 года. Удивляет не сама констатация этого факта, а то, что указанный акт составил Антонов собственноручно и подписал сам!
Дети Кожаева были заключены в специальные Детские дома. Они при освобождении сменили свое имя и фамилию для того, чтобы избежать дальнейших преследований.
Все вышеперечисленные доказательства в своей совокупности неопровержимо подтверждают, что Кожаев убит в июле 1937 года, и это сделал без суда и следствия садист Антонов в угоду своему кумиру — диктатору от ВКП (б) Калмыкову. Так они распоряжались человеческой жизнью, играли судьбами людей и этим наслаждались. Так каралось любое пререкание с большевистским диктатором. Любое ослушание жестоко каралось тогда и потом. Такова истина. Такова правда о калмыковщине.
Будучи арестованным, находясь в роли обвиняемого, бывший начальник отделения УГБ НКВД КБАССР Никифор Федотович Нестеренко на допросе 29 марта 1939 года рассказал, как Абазов был «завербован» для дачи им нужных показаний. В частности, он показал:
«Абазов с первых дней стал давать показания о том, что он является участником буржуазно-националистической организации, но нигде ни слова не упоминал о том, что эта организация готовит террор. Когда у меня забрали Абазова и на допрос повели к Калмыкову, в кабинете Антонова он, вернувшись, заявил мне о том, что теперь жизнь ему гарантирована и здесь же собственноручно стал писать показания о подготовке террора над Калмыковым. Такая же смехотворная история получилась и с обвиняемым Кишевым».
Находясь под такой эйфорией, Абазов охотно изобличал других. Вот один эпизод такого спектакля на очной ставке между Абазовым и Бетрозовым. Но это его не спасло.
Во все времена критика всегда таила в себе опасность, особенно, если объектом критики является диктатор, самодержец. Поэтому мало кто осмеливался возражать повелителю. Осмелившегося ждала жестокая кара. Такая участь постигла Водахова Асланбека Абисаловича, бывшего начальника Управления местной промышлен-ности Кабардино-Балкарии, члена бюро обкома ВКП (б). С 1928 года занимал должность заместителя заведующего земельным управлением автономной области, затем и заведующего.
Из показаний Петра Анисимовича Лебедева, работавшего в Кабардино-Балкарии с 1933-го по 1938 год на различных ответственных должностях:
«Я знал хорошо Водахова Асланбека, Афаунова Измаила, Журтова Михаила. Все перечисленные лица являлись молодыми кадрами. Бывший секретарь обкома партии Калмыков Бетал молодые кадры не любил. Было известно, что Калмыков не любил критики, сам он был не особенно грамотным, был груб. Водахов и Афаунов были грамотными, культурными людьми и по своему развитию были гораздо выше Калмыкова, а поэтому пользовались большим авторитетом у народа. Все это не нравилось Калмыкову. Мне известно, что на одном из партактивов Водахов выступил с резкой критикой в адрес Калмыкова. После этого Калмыков стал преследовать Водахова, и вскоре он был арестован. Водахов и Афаунов были честными советскими работниками».
Другой очевидец событий тех лет Х. Наурзоков, 1909 года рождения, на допросе 20 апреля 1956 года показал:
«Должен сказать, что Калмыков в последние годы своей работы буквально озверел, не терпел никакого возражения, никакой критики и расправлялся за малейшие промахи и ошибки. Калмыков прямо угрожал на совещаниях тюрьмой тем, кто не согласен с ним.
Он заявлял: «У Антонова места есть»! Все его боялись. Только два человека выступали с критикой Калмыкова – Водахов Асланбек и Шандиров Мурадин.
Да, еще был третий – Гуважоков Тыта, директор Мало-Кабардинской оросительной системы. Зато все они сели в тюрьму. Водахов и Афаунов были людьми высокой
культуры, способными работниками и принципиальными».
Таким образом, тучи настолько сгустились, и стало очевидным фактом обреченность Водахова. Критику в свой адрес Калмыков никогда и никому не прощал. Он считал себя всегда и во всем правым, неподлежащим критике. К этому периоду времени культ личности Калмыкова достиг наивысшей точки. Он превратился в большевистского божка, перед которым все должны трепетать и повиноваться во всем, преклоняться.
Днем 1 февраля 1937 года Асланбек пошел на обед к себе домой. В это время позвонил к нему председатель облисполкома Черкесов и предложил немедленно явиться к нему. Водахов ушел, а вечером вернулся домой в сопровождении сотрудников НКВД Беллин-ского и еще четырех человек. Водахов уже был взят под стражу, и его привели домой для участия при обыске квартиры. Он возмущался, спорил. Его увели, и оказалось навсегда. Его жена Какух Хажумаровна ходила в тюрьму, в УНКВД, справлялась о судьбе мужа, носила передачи. Тем временем Водахова били, истязали, подвергали допросу конвейером ежедневно. Таким путем он допрошен 26 раз!
Спустя два месяца с работы уволили жену. Следом, ее с двумя детьми выселили из квартиры на улицу, без вещей, без одежды и без надежды. Какух нашла где-то пустующий сарай и детей перевела туда. Но это было только начало ее страданий и мучений. Очень скоро ею заинтересовался следователь из НКВД. Белинский вызвал ее на допрос. Какух просиживалась в коридорах НКВД целыми днями, не позволяя ей уходить. Белинский проходил мимо и делал вид, что он ее не замечает. Так над ней издевались неделю. Водахова в эти дни часто видела слонявшегося из кабинета в кабинет Бетала Калмыкова.
Спустя примерно неделю Белинский вдруг разрешил Какух свидание с мужем, надеясь, что уже сломленный Асланбек уговорит жену подтвердить версию следователя и спасти детей. Свидание происходило в кабинете Белинского. Какух с трудом узнала своего мужа. Он был весь избит, левый глаз подбит, губы разорваны со следами засохшей крови. На лице были зарубцевавшиеся борозды ран. Несмотря на то, что Белинский угрожал, Асланбек сказал жене:
«Не верь, жена, никому. Моя совесть чиста, я не враг и об этом народ узнает на суде. Мне Калмыков обещал уничтожить как врага, но я не виновен. Помни это».
Белинский немедленно прервал свидание, и Водахова отправили в камеру. Какух его больше не увидела.
Водахов расстрелян 25 июля 1937 года. А бедная Какух ждала своего мужа, а дети – отца. Изверги из НКВД чужую боль никогда не ощущали. 1 сентября к Какух пришли сотрудники НКВД и повели ее в здание НКВД, объяснив ей, что приехал военный прокурор из Москвы, и ее хотят восстановить на работу. Явившись в НКВД со своими детьми, ее пригласили в кабинет одну, без детей. Какух тут же была арестована и отправлена в дом предварительного заключения. Детей увезли в неизвестном направлении. Какух не находила себе места, мучительно переживая за судьбу своих малолетних детей. Это было, как говорят, удар ниже пояса. 11 января 1938 года к ней в камеру пришли чекисты и ей зачитали постановление «особого совещания», по которому она была приговорена к 8 годам лагерей. Между тем обвинительное заключение было составлено еще 25 сентября 1937 года. На следующий день, 12 января 1938 года ее этапом отправили в Акмолинскую область Казахстана.
Дети Анатолий и Аркадий были вместе только до Прохладного. Здесь их разъединили и увезли в разные места. Старший — Анатолий оказался в Астраханской области, где его поместили в специальный Детский дом для детей врагов народа. Пятилетнего Аркадия увезли в Сталинградскую область, город Серафимовичи, в спецдетдом.
Мать еще находилась в заключении в далеком Казахстане. В течение двух лет ей было запрещено иметь переписку. То, что она пережила, трудно поддается человеческому разуму. Писала жалобы в различные инстанции, и все они остались без ответов, ибо эти жалобы никуда не уходили и скапливались в личном деле заключенного. Лишь 12 августа 1946 года, отсидев лишний год, ей было дозволено вернуться на Родину. Сразу же она отыскала своих детей.
С 1924-го по 1928 год секретарем Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б) работал Боровицкий Иван Николаевич, близкий друг Калмыкова. До 1938 года, до дня его ареста, Боровицкий занимал различные руководящие должности областного масштаба. Был так же членом обкома партии. Он имел тесную связь с Калмыковым и со всеми руководя-щими кадрами.
Из показаний Боровицкого, данных им военному прокурору в марте 1956 года:
«Для объективности следует сказать, что Калмыков был честолюбив. Много бывало в нем и самодурства, был жесток. Партийная организация была запугана, можно сказать прямо – терроризирована. Маловероятно, что в КБАССР существовала троцкистско-зиновьевская террористическая орга-низация. Зная Водахова, могу сказать, что едва ли он мог дойти до троцкизма и скатиться до террора».
Таковы слова сведущего человека. Это правда, высказанная без давления, в непринужденной беседе.
Так власть расправилась с честными людьми, искалечила судьбы людей. Не в этом ли «заслуга» коммунистического режима и его служителя Калмы-кова?
Известные ученые-историки, политики, аналитики сделали попытку дать объективную оценку деяте- льности «кровавого» Калмыкова в 30-е годы ХХ века.
«К сожалению, приходится констатировать, что национальная государственность в виде АО, а затем АР не только не способствовала развитию этнической культуры кабардинцев, но и стала орудием ее разрушения в 20 – 30-е гг. ХХ века. Она не только не смогла, хотя бы частично, оградить их от массовых репрессий (или просто смягчить), но, наоборот, превратилась в дополнительное средство их ужесточения. Репрессии, прокатившиеся по всей стране, были усугублены в Кабардино-Балкарии в силу ее так называемой «национальной специфики». Палач масштаба Б.Э. Калмыкова немыслим где-то в Рязанской или Тульской области. Он стал возможен только в национально-территориальном образовании, относительная автономность которого обернулась в данном случае злом… Факты неопровержимо свидетельствуют, что установившаяся в Кабардино-Балкарии форма национальной государственности являлась не этнократией, а ее прямой противоположностью, используемой для геноцида и этноцида кабардинцев. В Кабардино-Балкарии репрессии начались с установлением советской власти и не прекращались до 1956 года. Но массовый характер они приняли раньше, чем в других областях страны, и опять-таки сказывалась злая воля местного руководства. Поводом для их начала стали «Баксанские события» 1928 года. Подавив стихийное массовое выступление, власти не ограничились наказанием его участников: они приступили к расправе над сельской интеллигенцией, сформировавшейся до революции на местной почве…
Б.Э. Калмыков прекрасно знал, куда метить. Уничтожая интеллигенцию, он обезглавил народ, превращая его в безмолвную и безликую массу, не способную в будущем восстать против властей… К 1938 г., ко времени ареста палача кабардинского народа Калмыкова, нация была обезглавлена».
Приведенные слова взяты из книги «Современная государственность Кабардино-Балкарии: истоки, пути становления, проблемы». Авторами книги являются выдающиеся ученые А.Х.Боров, Х.М.Думанов и В.Х. Кажаров (Нальчик, 1999). Они кратко, но емко определили суть калмыковщины.
Известный ученый – филолог Юрий Тхагазитов в одном из интервью газете «Советская молодежь» в августе 1990 года, возмущаясь по поводу многолетней волокиты с установкой памятника основоположнику кабардинской литературы Али Шогенцукову, сказал: «если в 30-е годы общественность никак не отреагировала на решение сталинско-калмыковской клики закрепить за поэтом ярлык «агента турецкой разведки», то сейчас мы не пошли дальше полупризнания его трагической жизни… В свое время Б. Калмыкову удалось создать невыносимую для поэта атмосферу…».
Такой небольшой штрих дает яркую характеристику личности большевистского диктатора.
Исполнителями воли Калмыкова были наркомы Антонов, Карнаух и их доверенные оперативные сотрудники НКВД.
На проходившей в Нальчике 10-14 июня 1938 года Кабардино-Балкарской партконференции, после доклада Калмыкова развернулось прение. В числе выступавших был и глава НКВД республики Карнаух. Он тогда сказал:
«Советская разведка, руководимая верным сталинцем Николаем Ивановичем Ежовым, стоит на страже социалистической революции, на страже Сталинской Конституции. Буржуазные националисты: Водахов, Бесланеев и другие, пытались нарушить счастье народа социалистической Кабардино-Балкарии, но они получили должное. Товарищ Калмыков в своем докладе детально и глубоко осветил бандитскую деятельность троцкистско-бухаринских выродков, буржуазных националистов».
Здесь уместно процитировать выдержки из письма первого секретаря Кабардино-Балкарского обкома КПСС Бабича от 10 февраля 1956 года на имя Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко:
«В 1937-1938 гг. органами НКВД Кабардино-Балкарской АССР было арестовано значительное количество партийно-советских работников, колхозников и интеллигенции.
В ходе перепроверовки устанавливается, что по многим делам бывшими работниками НКВД применялись запрещенные законом методы ведения следствия и даже случаи преступной фальсификации дел.
Так были сфальсифицированы следственные дела в отношении зам. председателя облисполкома Водахова, зав. облоно Афаунова, управляющего «Севкавснабсбыта» Бесланеева и многих других. В распоряжении обкома КПСС имеются так же материалы, свидетельствующие не только о фальсификации следственных дел, но даже и судебных процессов, которые проводились с грубым нарушением закона.
Особенно серьезные нарушения законности допущены по делам, рассмотренным бывшей тройкой НКВД».
Ведь, этой тройкой руководил сам партийный бог Калмыков!
Конечно же, Бабич прекрасно знал, кто был организатором и вдохновителем всех этих репрессалий, но фамилию Калмыкова боязливо опустил. И сейчас официальные власти не говорят об этом, проникнутые духом коммунизма, испытывающие симпатию к палачу.
Вот такую «счастливую» жизнь имел ввиду Карнаух и другие, с большим пафосом возносившие Калмыкова на указанной выше партийной конференции обкома ВКП(б).
Ясное весеннее небо 1937 года затянулось черными тучами большевистского террора. 15 марта Белинский из НКВД составил постановление об аресте второго секретаря горкома партии Михаила Гисовича Журтова. 16 марта произвели обыск у него дома и у его родителей. К этому времени, несмотря на тотальную слежку за всеми руководящими деятелями, в недрах НКВД не было никаких компроматов в отношении Журтова. Но такие материалы могли быть в обкоме партии у Калмыкова. Именно оттуда и подул злой ветер расправы.
Видимо, Калмыков готовился к этому давно. Так, он еще 17 ноября 1936 года поставил на бюро обкома вопрос об исключении Журтова из рядов партии. Вел заседание сам Калмыков, докладчик — первый секретарь горкома партии Донских. Бюро безапелляционно счел установленным:
«Журтов М.Г. в 1929 году, будучи студентом коммунистического университета имени Сталина (в Ростове н/д), в беседе со студентами совпартшколы кандидатом в партии Созаевым и членом партии Шехалиевым выказывал недовольство по отношению к проводимым мероприятиям партии и правительства. Проявлял троцкистские выпады против вождя партии товарища Сталина. На собраниях коммунистического университета Журтов клеветнически выступал против партийного руководства Кабардино-Балкарской области, проявляя сочувствие буржуазно-националистической контрреволюционной катхановщине, вел контррево-люционные разговоры среди студентов совпартшколы, заявляя, что, чем хуже Катханов и Мидов, нежели Калмыков, за что их расстреляли» и т.д.
С подачи Калмыкова бюро обкома постановило: Журтова Михаила Гисовича за контрреволюционные вылазки против вождя партии товарища Сталина и клеветнические выступления, направленные против руководящего партийного состава области, и как политически разложившегося, из рядов ВКП (б) исключить.
Для усиления тяжести обвинения в решении бюро специально было занесено выражение относительно вождя всех времен и народов Сталина. Такая позиция исходила из общих принципов всеобщей борьбы с «контрреволюцией» и не подлежало оспариванию. Бросив Журтова за решетку, теперь под него начали собирать «улики». Текст обвинения, содержащегося в решении бюро обкома, было явно недостаточным, чтобы жертву поставить к стенке. Начался неравный поединок между сотрудниками НКВД с неограниченными правами издевательства и Журтовым, лишенного всяких прав. 25 июля 1937 года он расстрелян. В тот же день начальник12-го отделения 1-го спецотдела НКВД зафиксировал факт расстрела жертвы. Калмыков успешно избавился от очередного умного и перспективного руководителя. Палач совершил зло, палач победил. Сила есть, что еще надо?
Преследование семьи Журтова этим не закончилось. 1 декабря 1937 года взяли под стражу и жену Журтова. При этом было изъято 7 фотоснимков и переписка на 22 листах. Они исчезли бесследно. Через неделю одним росчерком пера «особое совещание» решило заключить в трудовой лагерь Антонину Яковлевну Журтову сроком на 8 лет. Так она очутилась в «АЛЖИРЕ». В обвинительном заключении на одном листке, утвержденном Антоновым, приведены «доказательства» вины Журтовой, что она призналась в том, что «у них дома дважды бывал председатель горсовета Бетрозов, расстрелянный по приговору военного трибунала в июле 1937 года. После ареста мужа Журтова выражала недовольство и антисоветские настроения».
Из заключения Главной военной прокуратуры СССР от 27 марта 1957 года:
«Обвинение Журтова во вредительской деятельности основано на тех же несостоятельных доказательствах, что и обвинение его в принадлежности к антисоветской организации и никакими объективными данными не подтверждено.
Установлено, что бывшие работники НКВД Кабардино-Балкарской АССР Антонов, Юдин и Кащеев, участвовавшие в расследовании дела Журтова, допускали фальсификацию следственных дел и применение незаконных методов следствия, за что они привлечены к уголовной ответственности».
Из показаний Георгия Ивановича Вдовина, работавшего в Нальчикском горкоме партии вместе с Журтовым:
«Журтов был трудолюбивым, принципиальным и объективным. В личных беседах он говорил о культе личности секретаря обкома Калмыкова. За время совместной работы с Журтовым, я никогда не слышал от него высказываний националистического и антисо-ветского характера, в нем я видел примерного коммуниста, партийного работника».
Аналогичную характеристику дал и бывший первый секретарь Нальчикского горкома ВКП (б) Григорий Донских, один из немногих уцелевших от калмыковского террора. Тема о жертвах политических репрессий Советского периода еще много веков останется предметом исследований историков, юристов, публицистов. Конечно, отдельные фанатики больше-вистского окраса и сегодня не в состоянии осознать трагизм 80-летнего отрезка постоктябрьской истории государства Российского. Но мы не станем, уподобившись им, опираться на домыслы и голое отрицание исторических фактов, тщательно скрывавшихся большевиками и иже. Будем ссылаться только на факты, на свидетельства очевидцев, на документы с грифами «Секретно», «Совершенно секретно», «хранить вечно». Ложь преходяща, истина вечна.
М. Шандиров
Речь пойдет о другом опальном, о Шандирове Мурадине Тмышевиче. С ранних лет у него появилась тяга к знаниям. Мурадин уже в 20 лет окончил совпартшколу в Нальчике и как наиболее одаренного его избрали секретарем Нальчикского горкома комсомола, а затем возглавил обком ВЛКСМ. Вступил в ряды партии большевиков. Видя его организаторские способности и морально-политические качества, Шандиров решением ЦК ВКП(б) был утвержден начальником политотдела Гнаденбургской12 МТС. Такая должность была номенклатурой ЦК пар-тии, который придавал большое значение техническому оснащению сельского хозяйства. Политорганы в своей деятельности были независимыми от местных властей. Однако такое положение сильно раздражало областных партийных и советских руководителей, которые всячески пытались лишить самостоятельности и подчинить их себе.
На этой почве всегда возникало трение между ними, сопряженное с откровенной враждебностью. В рамках жесткого местничества молодому политработнику Шандирову приходилось весьма нелегко. На этой почве секретарь обкома ВКП (б) Калмыков не возлюбил молодого, разумного и расторопного Шандирова. Как мы увидим в других главах, Калмыков всегда побаивался умных и толковых работников, видя в них потенции-альных соперников. Во все времена в России придерживались неписанного правила, установленного еще Иваном Грозным, который говорил: хочешь править, не держи рядом человека умнее себя.
Строго следуя этому правилу, Калмыков методично, неотвратимо и жестоко, по- большевистски избавлялся от каждого возможного соперника. Так, для молодого Шандирова началась полоса, ведущая в пропасть. Постоянные придирки, постоянные проверки, создание искусственных промахов, переходящие к прямой фальсификации, стали нормой взаимоотношения между Калмыковым и иже с начальником политотдела МТС.
Не нравилось Калмыкову также рост авторитета Шандирова в Северо-Кавказском крайкоме партии и в ЦК ВКП(б). Чашу терпения партийного диктатора переполнила решение ЦК ВКП(б) о назначении Шандирова секретарем вновь созданного Курпского райкома партии. Калмыков и не скрывал свое негодование, и это проявлялось в последующих его поступках, пытаясь создавать невыносимые условия для молодого секретаря райкома.
В конце августа 1935 г., после завершения обмена партийных билетов, с одобрения бюро обкома партии Шандиров взял отпуск и выехал на лечение в Крым. Но вскоре был отозван крайкомом партии для утверждения итогов обмена партийных документов. Каково было удивление Шандирова, увидев в обкоме решение бюро о его освобождении от работы! Мотив: самоустранился от работы и самовольно выехал на лечение в Крым. Однако маневр Калмыкова не удался, Северо-Кавказский крайком ВКП (б) не согласился с его мнением. Но этим дело не закончилось. Придирки и гонения на секретаря Курпского райкома партии усилились.
Очковтирательство, обман государства на высшем уровне в республике было обычным делом. Калмыков, заполучив окольными путями поддержку в ЦК ВКП(б) и других директивных органах в центре, чувствовал себя человеком, недосягаемым в республике. Никого и ничего не боялся. Дутыми цифрами отчитывался перед Москвой, создавая видимое благополучие. Шел октябрь 1936 года, горячая пора хлебосдачи государству. Калмыков приказывал всем районам в срочном порядке выполнить план хлебосдачи. В Курпском районе, где работал секретарем райкома Шандиров, два немецких колхоза выполнили план сдачи, а остальные продолжали уборку кукурузы и медленнее выполняли план. Чтобы выйти в передовые, обком партии приказал Шандирову сдать неприкосновенный фонд из МТС и овцесовхоза, а так же из тех колхозов, которые уже выполнили план сдачи хлеба. Шандиров не мог самовольно идти на такой безответственный шаг. Он срочно созвал бюро райкома для обсуждения создавшейся ситуации. Заседание шло всю ночь. Выступавшие члены бюро райкома, директор МТС Хамзет Наурзоков, директор совхоза Аброков и другие высказали сомнение относительно правильности указания обкома, считая это антигосударственным.
— Ведь совхозный хлеб и хлеб МТС уже принадлежали государству, — говорили они. — Этот хлеб предназначен для рабочих и служащих. Сдавать этот хлеб из государственного фонда за счет колхозов тому же государству является преступлением.
Не прерывая заседания бюро, Шандиров позвонил по телефону самому Калмыкову и доложил мнение членов бюро райкома партии.
— Не рассуждать, выполнять план! – последовал грозный голос областного партхозяина.
Райком приступил к исполнению приказа. Но скандал с хлебосдачей на этом не закончился. Председатель колхоза имени К. Маркса Гарт немедленно выехал в Моздок, оттуда по телефону связался с Северо-Кавказским крайкомом ВКП (б) и доложил об антигосударственной политике обкома партии. Крайком отреагировал оперативно и запретил выполнять указания Калмыкова о хлебосдаче преступным путем. Кроме того, крайком партии срочно созвал заседание бюро, куда были приглашены товарищи из Гнаденбургского райкома ВКП(б) во главе с Шандировым, второй секретарь Кабардино-Балкарского обкома партии Булычев и нарком заготовок Боровицкий. Крайком поставил на вид всем членам бюро Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б) за антигосударственные мероприятия. Такого самоуверенный Калмыков простить не мог. Человек свирепого характера, он приступил к уничтожению своего «противника».
Калмыкову не без труда удалось вынести вопрос об освобождении Шандирова на бюро Северо-Кавказского крайкома партии, где с громовой речью выступил подручный Калмыкова, секретарь обкома Булычев. Он потребовал не только освобождения Шандирова, но и исключения его из рядов партии. С учетом личности Шандирова и проанализировав его деловые качества, крайком отмел требования Кабардино-Балкарского обкома партии и отозвал Шандирова в распоряжение крайкома, и тот стал работать инструктором Крайисполкома.
Шандиров отдавал себе отчет в том, что мстительный и коварный Калмыков не оставит его в покое и будет искать пути к расправе. Действительно, первый секретарь Кабардино-Балкарского обкома ВКП (б) не собирался успокоиться и остановиться на этом. Он увидел реальную угрозу со стороны более мудрого, грамотного и непокладистого Шандирова. В таких случаях Калмыков прибегал к услугам своего ставленника, дружка-начальника Кабардино-Балкарского УНКВД, члена бюро обкома Антонова. Это был испытанный метод расправы с неугодными кадрами.
Еще весной 1936 года на пленуме Северо-Кавказского крайкома партии с дерзкой речью выступил Калмыков, где громогласно обвинил Шандирова в троцкизме и вредительской деятельности. Возражать против такого обвинения никто не мог осмелиться. Такое не было принято в период тотальной охоты на ведьм. Ровно через год, 29 марта 1937 года, без возбуждения уголовного дела и без проведения предварительного расследования Шандирову было предъявлено стандартное и популярное в то время обвинение: участие в контрреволюционной, вредительской троцкистской организации и немедленно заключен под стражу. Такова была воля и желание Калмыкова, и Антонов с большим энтузиазмом исполнил его. Для него не существовало никаких ограничений в выборе способов расправы.
Без содрогания невозможно читать пожелтевшие листы архивного уголовного дела. Допрашивался Шандиров неоднократно и в любое время суток, пытаясь сломить его и заставить сознаться в том, в чем он не был виновен. Проводили очные ставки с теми, которые были уже сломлены многочисленными пытками, зачитывали их показания. Однако желаемого результата палачи не смогли добиться.
31 мая 1937 года начальник УНКВД КБАССР майор госбезопасности Антонов утвердил сотворенное Спиридоничевым и Кащеевым обвинительное заключение. 27 июля 1937 года в Нальчике в закрытом судебном заседании выездная сессия военной коллегии Верховного Суда СССР приговорила Шандирова к десяти годам тюремного заключения с поражением в политических правах, с конфискацией имущества. Приговор был окончательным. Для содержания осужденного Шандирова по всей России не нашлось подходящей тюрьмы с более жесткими условиями, и он был этапирован в Полтавскую специальную тюрьму Украины.
После приговора Шандирову каким-то чудом удалось направить письмо на имя Сталина, где изложил подоплеку его преследования Калмыковым и о безобразиях, творимых им по отношению к местным руководящим кадрам. Письмо попало в особый сектор ЦК ВКП (б). Оттуда оно 1 октября 1937 года было переслано… в обком партии, к самому Калмыкову, где пролежало до дня ареста самого Калмыкова, сыграв роковую роль в судьбе его автора.
К этому времени признанный профессиональный палач Антонов был переведен в аппарат НКВД СССР, где возглавил отдел по руководству всеми тюрьмами Советского Союза. Калмыков не терял связи со своим выкормышем. После письма Шандирова на имя
Сталина, чувства мести у Калмыкова загорелось с новой силой. Через три месяца после получения им указанного письма, 21 января 1938 года, без предъявления нового обвинения, без возбуждения уголовного дела, без следствия и суда Шандиров по постановлению особой тройки УНКВД по Полтавской области был расстрелян. Читатель без труда сумеет догадаться, чьих рук это дело. Три маленькие девочки остались без отца, их мать — без мужа. Для них началась длинная и мучительная полоса жизненного пути. Такую боль, конечно, не мог ощутить кровожадный партийный правитель Кабарды и Балкарии Бетал Калмыков.
Уже в 1956 году военный прокурор Северо-Кавказского военного округа генерал майор юстиции В. Израильян заинтересовался обстоятельствами расстрела Шандирова в Полтавской специальной тюрьме. В письме, направленном им 15 мая 1956 года на имя начальника УКГБ Совета Министров Украины по Полтавской области с поручением проверить обстоятельства расстрела Шандирова, сказано: «Нами были получены данные о том, что Шандиров расстрелян в Полтавской тюрьме по распоряжению бывшего начальника тюремного управления НКВД СССР Антонова Н.И., ранее работавшего в Кабардино-Балкарской АССР».
Эти сведения полностью совпадают с показаниями некоторых свидетелей, утверждавших о том, что Шандирова расстрелял именно Антонов сам лично. Он уже имел к этому времени опыт таких убийств. Им было самолично совершено заказное убийство Сосруко Кожаева в июле 1937 года, осужденного по приговору на 10 лет лагерей.
Тюрьма с особым режимом, располагавшаяся в Полтаве, на улице имени Фрунзе, 49, возглавлял в то время Лысенко Тимофей Иванович. Его заместителем по оперативной работе был Бутусов. Они, безусловно, знали, и не могли не знать, по какому праву Шандиров был расстрелян. Бутусов допрашивался 31 мая 1956 года. Рассказывая подробно о режиме содержания заключенных, он не был до конца откровенным. Но он заметил, что по указанию центральных органов НКВД (надо полагать Антонова) на Шандирова было составлено постановление для рассмотрения особой «тройкой» НКВД. Более откровенен был бывший оперупо-лномоченный Полтавской специальной тюрьмы Кузнецов. Он заявил, что постановление на Шандирова для особой «тройки» составил лично он по приказанию своего начальника Бутусова, который в свою очередь руководствовался указаниями 10 отдела ГУГБ НКВД СССР, т.е. Антонова. Такие указания были особо секретными и хранились непосредственно у начальника тюрьмы. Эти указания не были найдены. Вероятнее всего, письменного указания и не было. Характерно отметить, что ответработник НКВД КБАССР Кумехов 26 декабря 1940 г. поручил своему подчиненному рассмотреть письмо Шандирова на имя Сталина, поступившее еще в 1937-го из ЦК ВКП (б). Оно осталось по сей день без движения, Так убивали невинных людей, так издевались над беззащитными семьями убиенных, прикрепляя к ним позорный ярлык: семьи врагов народа.
Из заключения военного прокурора Северо-Кавказского военного округа от 8 сентября 1956 года по делу Шандирова:
«Приговор в отношении Шандирова основан на показаниях обвиняемых по другим делам Максидова, Налоева и Бесланеева, которые на предварительном следствии показали, что Шандиров являлся членом контрреволюционной организации. Однако в судебном заседании Шандиров, Максидов и Налоев виновными себя не признали и от ранее данных показаний отказались. Достоверность этих показаний на следствии сомнительна еще и потому, что к арестованным по делу, в целях получения от них вымышленных показаний, применялись запрещенные законом меры физического воздействия: изнурительные длительные допросы по так называемой конвейерной системе в течение нескольких суток, длительные стойки, лишение сна, пищи или воды и т.п. Кроме того, к обвиняемым в тех же целях применялись провокационные обещания и обман. …Дела по обвинению Водахова, Бесланеева и их группы были сфальсифицированы, что перед судебным заседанием обвиняемые подвергались соответствующей обработке с тем, чтобы заставить их подтвердить ранее данные показания о контрреволюционной деятельности.
Допрошенные в процессе проверки свидетели Кештов, Саральпов, Наурзоков, Гуважоков и Дадов показали, что Шандиров, Максидов, Бесланеев, Налоев и другие, проходящие по их показаниям, лица являлись честными советскими работниками, и ничего предосудительного за ними не замечалось.
Что же касается осуждения Шандирова особой тройкой УНКВД Полтавской области, то это является необоснованным, т.к. из материалов дела № 668903 видно, что это следственное дело в отношении Шандирова не возбуждалось, обвинение ему не предъявлялось, и он сам не допрашивался.
Таким образом, дополнительной проверкой установлено, что Шандиров был осужден необоснованно, а дела на него были сфальсифицированы».
11 мая 1957 года под председательством полковника юстиции Костромина приговор от 27 июля 1937 года и постановление особой тройки в отношении Шандирова Мурадина Тмышевича отменены и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Так, дело должно было закончиться еще не начавшись, но большевистский режим и его держатели не могли отступиться от своего принципа: кто возражает, тот — враг и он подлежит уничтожению.
Из показаний свидетеля Наурзокова Хамзета Исовича, 1909 г.р., данных им 21 апреля 1956-го старшему помощнику военного прокурора СКВО подполковнику юстиции Гафарову:
«Членом контрреволюционной группы я, конечно, не был и не мог быть таковым и Шандиров Мурадин. Он учился со мной в Ленинском учебном городке, работали вместе на комсомольской работе в обкоме ВЛКСМ… Из него сделали врага…На бюро Крайкома партии обсуждался вопрос о порочной практике заготовок сельхозпродукций, членам бюро обкома поставил на вид. Через три недели Шандирова сняли с должности секретаря райкома. Калмыков начал гонения на Шандирова. После этого его взяли на работу в Крайисполком инструктором…
Калмыков в последние годы своей работы буквально озверел. Не терпел никакого возражения, никакой критики и расправлялся за малейшие промахи или ошибки. Калмыков прямо угрожал на совещаниях и заседаниях тюрьмой тем, кто не согласен с ним. Он заявлял: «У Антонова места есть». Все его боялись. Только два человека выступали с критикой Калмыкова – Водахов Асланбек и Шандиров Мурадин».
Из показаний Свидетеля Гуважокова Тита Озировича от 14 марта 1956 года:
«Следствие по моему делу вел Спиридоничев. Меня обвиняли в подготовке террористического акта над Калмыковым и Антоновым, а также в троцкизме и вредительстве. Держали 24 сутки в кабинете Спиридоничева, не отправляя в камеру. Меня охраняли в кабинете круглые сутки разные молодые люди. Один раз Спиридоничев начал меня избивать плеткой, я схватил табуретку и ударил его по голове и он упал. Сбежавшие сотрудники начали стрелять мне поверх головы. Меня связали и бросили в камеру. Три дня лежал со связанными руками и ногами, не давая пищу. Под предлогом дезинфекции пускали в камеру газ. Один раз вызывал сам Калмыков. Мне обещали смягчить, требуя признания. Все это делал лично Калмыков. Он говорил мне, что буду расстрелян, если я не признаюсь. Мне не в чем было признаваться. Считаю, что в 1936-1937 гг. никакой троцкистской террористической организации в Кабарде не было. Если хотели бы убить Калмыкова и Антонова, то убили бы их. Но этого не было. Этот предлог нужен был для истребления кадров, но не более. Я член партии с 1924 года и говорю со всей серьезностью, что антисоветская организация в Кабардино-Балкарии создана искусственно.
Представитель военной прокуратуры из Ростова на допросе объявил о моем освобождении за недоказанностью и ушел. Но меня не выпустили. Прокурор Кулик предъявил новое постановление об аресте, и меня осудили на 5 лет по статье 109 Уголовного кодекса. По протесту прокурора СССР приговор отменен, а дело прекращено и в партии восстановлен в 1938 году».
Азрет Хашхожев (сидит) с Асланбеком Водаховым
(первый справа) 1934 г
В этой истории о судьбе Шандирова и других нет ни одного вымысла и предположений. Все основано только на фактах.
Суровый 1937 год оказался самым «урожайным» по числу расстрелянных людей по политическим мотивам.
По неполным данным, только за два дня – 25 и 26 июля было расстреляно свыше 20 человек. Среди них и Хашхожев Азрет Жирасланович, бывший 1-й секретарь Прималкинского райкома ВКП(б) Кабардино-Балкарской АССР. Хашхожев являлся членом партии с 1924 года, возглавлял Административный отдел Нагорного (ныне Зольский район) окружного исполкома. После окончания коммунистического учебного заведения в Ростове был назначен заведующим отделом земельного управления автономной области. На этом посту он работал с 1929-го по январь 1930 года.
Бюро обкома партии на своем заседании 31 января 1930 года (протокол № 114) постановило: назначить Хашхожева заведующим организационным отделом, членом Пле нума и Бюро обкома ВКП (б).
Вскоре обком партии поручил наиболее сложный участок работы: с 1931 по 1933 год Азрет Жирасланович являлся прокурором Кабардино-Балкарской автономной области. Затем Калмыков освободил Хашхожева от должности прокурора области и назначил его секре-тарем райкома ВКП (б) самого крупного хозяйственного района – Прималкинского.
Имея знания и опыт, Азрет Жирасланович энергично взялся за работу. Его успехи не остались не замеченными.
Об этом говорил 5 августа 1934 года глава Кабардино-Балкарской коммунистической диктатуры Калмыков на совещании секретарей райкомов и парткомов партии. Он тогда публично заявил: «Только один товарищ Хашхожев из Прималкинского района добросовестно, честно борется за будущий урожай. Товарищ Хашхожев полностью понял, что значит пары в деле увеличения урожая, и, поняв, стал добросовестно относиться к этому делу… И это еще раз говорит о том, что если руководство по-настоящему поймет то или иное дело, то и население также хорошо понимает его».
Через два года все изменилось, все перевернулось. Хашхожев, преуспевающий в своем деле, попал в опалу к владыке. Это был конец! Хашхожев был уже не нужен. На заседании бюро обкома ВКП (б), проходившем 8 мая 1937 года под предводительством Калмыкова, было принято решение об исключении Хашхожева из рядов партии как врага народа. «Все кончено!» – мелькнуло у него в голове. Он ждал, когда корсары Калмыкова за ним придут. Они не заставили себя ждать.
Через неделю, не успев сдать дела райкома партии, Хашхожев 17 мая 1937 года по сфабрикованному обвинению был арестован. К этому времени кроме решения бюро обкома на него компроматов в недрах НКВД не было. На неоднократных допросах Хашхожева «обрабатывали», пока его не вынудили подписывать все предлагаемые ему протоколы допроса. Он был измучен и замучен, и ему очень хотелось, чтобы истязания кончились быстрее. Для этого он должен был согласиться со всеми предложениями следователя. Так выколачивали признания.
Он расстрелян 25 июля 1937 г. Но дело этим не закончилось. Как всегда в таких случаях, безвинных членов семьи обрекали на погибель. Четверых детей насильственно разлучили с матерью и их отправили в различные специальные детские дома Сталинградской и Астраханской областей. По сути, это были детские концлагеря для детей «врагов народа». Жена Хашхожева – Евгения отбывала наказание в лагерях за несуществующее преступление.
Обвинение в отношении Хашхожева было сфабри-ковано так же, как и в отношении других деятелей партии и государства. Вот, что говорил о нем Казбулат Асланбиевич Кештов, работавший в те годы рядом с Хашхожевым и другими руководителями республики:
«Хашхожева я знал только с положительной стороны по его работе, сначала прокурором республики, а затем секретарем Прималкинского райкома партии. Ничего предосудительного, как за Шандировым, так и за Хашхожевым, я никогда не замечал».
Нет злее воли, чем воля лишить жизни другого человека. Трудно поддается подсчету, сколько душ загублено по воле единоличного коммунистического правителя Кабардино-Балкарии Калмыкова. Не пощадил он даже своего односельчанина, мудрого и честного работника, преданного своему служебному долгу Измаила Туловича Афаунова.
В 1929 году, будучи студентом юридического факультета МГУ, Измаил Тулович был зачислен практикантом на должность помощника прокурора области, а позднее временно исполнял обязанности прокурора области (приказ № 89 от 31 мая 1929 года). Затем его перевели заместителем председателя областного суда. Он первым из лиц кабардинской национальности получил высшее юридическое образование. Некоторое время Измаил работал заведующим отделом культуры обкома ВКП (б), затем назначили директором Ленинского учебного городка в Нальчике (ноябрь 1932 – апрель 1935 г.). С 1935 года по день ареста Афаунов возглавлял областной отдел народного образования. Где бы он ни работал, всегда показывал высокую культуру общения с людьми, профессионализм, преданность служебному долгу. 8 мая 1937 года в Нальчике проходило очередное заседание бюро обкома партии. На нем решались судьбы Азрета Хашхожева и Измаила Афаунова. Решал ее лично Бетал Калмыков. Он обвинил их в принадлежности к контрреволюционерам. Бюро единогласно решило исключить из рядов ВКП (б) Афаунова и Хашхожева, как врагов народа. Арест осуществили Белинский и Кащеев. Измаил Тулович не был физически сильным человеком, к тому же страдал опасной болезнью – туберкулезом. Он выдержал только первый допрос, произведенный по испытанной методике. В последующем Афаунов полностью согласился с предложением следователя и подписывал протоколы любого содержания.
Афаунов расстрелян 25 июля 1937 года в Нальчике.
Не пощадил Калмыков не только жену, но и маленького сына Афаунова. Жену-Александру Митрофановну приговорили к 10 годам лагерей, а Вову насильно отправили в специальный детдом. Не помогла настоятельная просьба старика, деда Вовы — Тулы Хакяшевича, обратившегося лично к самому Калмыкову с просьбой оставить ребенка им. Могущественный односельчанин ответил резко и грубо:
— Я и тебя отправлю следом за сыном, старик! Теперь советская власть твоему внуку и мать и отец. Иди, пока я не передумал!
Тула ушел с опущенной головой, не веря своим ушам. Но этого было мало для деспота.
При выходе из здания обкома партии его остановили и насильно отняли партийный билет. Человек, лишенный чувства милосердия, хуже зверя. Таким был Калмыков.
В заключении, составленном 31 августа 1956 года военным прокурором отдела Главной
военной прокуратуры СССР, говорится:
«Допрошенные в процессе проверки свидетели Битоков, Артабаев, Колулобед, Прохоров, Юрченко, Галактионов, Ильин, Звонцов и другие охарактеризовали Афаунова как честного, отзывчивого, грамотного и культурного работника. Все они заявили, что никакого вредительства Афаунов в системе народного образования не проводил.
При таком положении признание Афауновым своей вины является самооговором…
Проверкой также установлено, что бывшие работники НКВД Кабардино-Балкарской АССР: Антонов, Кащеев, Белинский, Нестеренко и другие, принимавшие участие в расследовании дела Афаунова, впоследствии были осуждены за грубые нарушения процессуальных норм при расследовании уголовных дел».
Из показания Сергея Сергеевича Прохорова, работавшего в системе народного образования Кабардино-Балкарии с 1922 года:
«Из руководящих деятелей просвещения КБАССР довоенного периода я знаю Хуранова, Камбиева Хамшика, Максидова Казгери, Афаунова Измаила и Сибекова. Все эти лица последовательно занимали должности заведующего облОНО.
Афаунов был человеком исключительно высокой культуры, приятным в общении, вежливым и, в полном смысле слова, честным советским человеком. Я знаю, что он был выдающимся для Кабарды, для идеологического фронта республики человеком. Среди населения ходили слухи, что указанные люди были неугодными для Калмыкова, что их убрал Калмыков. Все аресты происходили в бытность Калмыкова. Говорили даже, что Афаунов стал жертвой того, что Калмыков ревновал свою жену к Афаунову».
Из показаний Башлоева Хамида Тотаевича:
«Измаил Афаунов был моим соседом по квартире и знал его хорошо. О нем могу сказать только положительно. Был высокообразованным и культурным деятелем Кабардино-Балкарии, преданным советской власти и коммунистической партии. Не верю, чтобы он мог быть врагом народа».
Из показаний Шахима Хануевича Шогенова, одного из бывших ответработников, которому чудом удалось избежать муки политических репрессий:
« Афаунов не был и не мог быть врагом народа… Следует сказать, что в народе, даже среди партийного актива существовало убеждение, о чем часто приходилось слышать, что Калмыков сам погубил много невинных людей. Говорили, что он в Афаунове видел своего соперника, способного занять его пост, и поэтому убрал его со своего пути. Считают, что Афаунов был гордостью Кабардино-Балкарии».
Тепло отзывались об Афаунове Иван Николаевич Боровицкий, с 1924 года работавший в Кабардино-Балкарии, занимая ответственные должности, Тузер Асхадович Жакомихов — бывший директор пединститута, депутат Верховного Совета КБАССР, доцент, Александр Иванович Галактионов — бывший директор средней школы № 2 города Нальчика, Алексей Павлович Ильин, работавший с ним в Наркомпросе, Камбулат Наурузович Керефов — бывший ректор КБГУ.
Нелегкой оказалась и судьба сына Измаила Туловича. Неведомыми путями Вову удалось вызволить из детского концлагеря. Его тетя по матери сумела его забрать и увезти к себе. Для конспирации мальчика записали под фамилией Петров Владимир Анатольевич.
Личность Аюба Патовича Амшокова незаурядная. Как активного и способного человека сельсовет направил его на учебу в Ленинский учебный городок в Нальчике. Здесь он учился с 1924-го по 1926 год. Затем Амшоков продолжил учебу в Ленинграде на трехгодичных Высших кооперативных курсах. Здесь он получил диплом экономиста. С 1930-го по 1931 год работал он плановиком-экономистом облпотребсоюза в Нальчике. После этого около полугода трудился в обкоме ВКП(б) в качестве инструктора. Аюб Патович показал себя весьма грамотным и способным работником. Учитывая его деловые качества и организаторские способности, в 1931 году обком партии поручил ему возглавить правление Каббалкпотребсоюза. В 1934 году короткое время работал начальником управления местной промышленностью. В том же году Амшокова назначили заведующим Кабардино-Балкарским областным отделом здравоохранения. К этому времени заболеваемость населения вызывала особую тревогу, ибо по области числилось 50 тысяч больных чесоткой, малярией — около
А. Амшоков
100 тысяч, не было роддомов. За период работы Амшокова заболевание чесоткой было ликвидировано, заболевание малярией снижено до 20 тысяч, организовано 64 родильных дома, построено до 30 объектов здравоохранения хозяйственным способом.
Но наступил грозный 1937 год. По всей стране прокатилась волна эпидемии террора коммунисти-ческого режима. И для Аюба Амшокова в одночасье кончилась мирная и созида-тельная жизнь. Рано утром 23 мая 1937 года он был арестован. Каких только случаев не бывало на допросах. Гвардейцы большевистской расправы Кащеев, Спиридоничев и Коммель вызвали Амшокова на
очередной допрос, но теперь на очной ставке с Водаховым. Увидев перед собой Амшокова, изможденного, весь в синяках и кровоподтеках, Асланбек заплакал. Он должен был изобличить Аюба как члена контрреволюционной террористической организации. Водахова Аюб едва узнал. Перед ним сидел весь забинтованный, обросший, исхудавший с тусклыми глазами и тронутыми сединой густыми волосами.
— Скажите, Водахов, вы подтверждаете свои прежние показания? Спросил Кащеев, пытаясь своим орлиным взглядом его запугать.
— Я подписал ложные показания, так как не видел другого выхода. Меня жестоко избили, и не помню, что и подписывал.
Спиридоничев рассвирепел от такого неожиданного ответа и нанес сильный удар Водахову в лицо, от чего Асланбек упал, и из носа потекла кровь.
— Извини меня, Аюб, это не мои показания, — тихо произнес Водахов, пытаясь подняться.
Его схватили, вытащили из кабинета. Водахов был волевым человеком. Но силы слишком были неравными. Для него наступила полоса безразличия, и впал в апатию.
«Раз он заплакал, значит, его истязали еще сильнее, чем меня», — вспоминал позднее Амшоков эту сцену с очной ставкой.
Бетал Калмыков командовал всеми, и ему прекословить никто не осмеливался. Он решал так — же с кем нельзя дружить, а с кем можно. В 1930 году ответработник облисполкома Шахбан Кишев женился на родной сестре Амшокова. Вскоре Кишев попал в опалу самому обкомовскому монстру. Калмыков приказал Амшокову прекратить личные связи с Шахбаном. Так они не встречались по день ареста Кишева.
Путь в концлагерь для Амшокова оказался длинным и долгим, сопряженный со многими приключениями. По пути в лагерь была остановка в Орловской тюрьме. Находясь здесь, он написал жалобу в ЦК ВКП (б) на противозаконные действия Калмыкова и Антонова. Честному и чистому человеку нечего было бояться. Он не чувствовал за собой никакой вины и в жалобе требовал его реабилитировать. Амшоков был немало удивлен тем, что после этой жалобы его неожиданно вернули обратно в Нальчик. Снова допросы, истязания, мучительные стойки. Жалоба Амшокова в ЦК ВКП (б) лежала на столе у Юдина, допрашивавшего его.
— Если бы молчал и не писал бы жалобу на Калмыкова, отсидел бы 10 лет и все. Теперь тебя ожидает расстрел! – с издевкой произнес Юдин. – Мы допустили ошибку, не прикончив тебя. Почему ты снова областное руководство порочишь, А? Ты думал, что твоя писанина далеко дойдет? Ведь, Антонов работает в Наркомате СССР не дворником. Теперь ты не уйдешь от нас. Тебе капут!
Амшоков сидел в камере, ожидая, когда его поведут на расстрел. Это было уже 1938 год. Вдруг нарком НКВД Карнаух объявил: расстрел откладывается, собирайся на этап. Так Амшоков снова оказался в Орловской тюрьме. Его удивило столь внезапное изменение позиции особистов. Скоро выяснилась причина столь неожиданной «любезности» террористов от НКВД. Оказалось, что громовержцы Калмыков и Антонов сами угодили за решетку. Теперь некому было приказывать и указывать, кого казнить, кого миловать.
Жуткие истории происходили в тяжком 37-м году. Страх, неуверенность в завтрашнем дне охватило народ. За любой нечаянно высказанный анекдот, за любое подозрение со стороны властей человеку могло стоить жизни. Источником исчадия ада люди видели в самом могущественном предводителе Кабардино-Балкарских большевиков Бетале Калмыкове. В такое дикое время родился и жил Туна Тамашевич Сохов. Он возглавил в 1932 году партийную организацию крупного сельскохозяйственного района — Баксанского. Все силы и энергию Туна отдавал работе. Он успевал везде и всюду: бывал на полях хозяйств, фермах, во всех населенных пунктах, активно включился в организацию строительства известного на всем Северном Кавказе «БаксанГЭС». Многие вопросы решал самостоятельно и оперативно. Но в обкоме не всегда одобрительно воспринимали самостоятельное мышление руководителя. Им больше было по нраву роль мальчика на побегушках. По приказу Калмыкова преуспевающего первого секретаря райкома партии Сохова освободили от работы и осенью 1934 года перевели начальником политотдела Терской МТС. После ликвидации института политотделов МТС Туну назначили ее директором. Но у верховного «главнокомандующего» парторганизацией Кабардино-Балкарии закралось нестерпимое желание покончить и с этим «умником».
Это был по существу приговор. Чекисты из НКВД не заставили себя долго ждать. 23 июня 1937 года они взяли Туну Сохова и навсегда.
Есть еще и решение бюро обкома партии за подписью самого Калмыкова от 29 июня 1937 года, принятое уже заочно:
«Снять с работы директора Терской МТС Сохова в связи с разоблачением его как врага народа».
18 октября 1937 года он расстрелян.
Из показаний Шахима Шогенова:
— Сохов был секретарем Баксанского райкома партии. Он был прекрасным организатором, трудолюбивым. Он всегда был с народом и народ его любил.
Тепло отзывались о Туне Тамашевиче и другие очевидцы его трудовой деятельности: Шогенов Хажпаго, Фанзиева Гарифат, Шортанов Аскерби, Наурзоков и др.
Дома в неведении и недоумении остались жена Хабраца Шугановна (урожденная Кушхаунова), дети — Тамара и Мария, братья. Вскоре пришли милиционеры и за Хабрацой.
Тяжкие испытания выпала и на долю жены Сохова Хабрацы Шугановны. По причине того, что она была женой казненного мужа, ее заключили в концлагерь.
«С ареста отца начались наши беды, — говорит дочь Туны Тамара. — Наша семья стала изгоем, все, кроме самых близких родственников, стали нас избегать»
Несомненной заслугой советской власти, в частности для кабардинцев и балкарцев, является образование у них государственности. С первых же дней создавались и развивались все атрибуты государства. Для функционирования вновь созданных государственных органов решающим был подбор и расстановка кадров. На первых порах проблема с национальными кадрами стояла наиболее остро. В этих условиях на арену вышла и сплотилась вокруг руководящего ядра нового государственного образования в лице Кабардино-Балкарской автономной области когорта талантливых и способных руководителей. К ним относятся Хабала Бесланеев, Назыр Катханов, Казгери Максидов, Ако Гемуев, Хусейн Настуев, Жантемир Хапов и многие другие архитекторы государственного строительства.
Жантемир Патович Хапов с 1932 года стал управляющим банка, затем занимал должность заведующего орготделом райкома партии. В 1933 году он был назначен начальником конторы связи Кабардино-Балкарской области. За два года его работы в этой должности Хапов проделал огромную работу по развитию почтовой и телефонно-телеграфной связи в Кабардино-Балкарии. Получила дальнейшее развитие и радиофикация населенных пунктов. Была осуществлена сплошная телефонизация сельских Советов и частично колхозов. В Нальчике впервые была установлена автоматическая телефонная станция. На обеих вершинах Эльбруса впервые была создана телефонная связь с центром. За достигнутые успехи Хапова поощрили персональной легковой машиной. В 1935 году был делегатом седьмого съезда Советов в Москве. В это время он уже работал на весьма ответственной работе. Он был назначен полномочным представителем Кабардино-Балкарии при высшем законодательном и
Ж. Хапов среди делегатов VII Съезда Советов
Первый ряд слева направо: Михаил Калинин, ГошагагКешева из кабардинского села Кахун, и С. Буденный.
Второй ряд: крайний справа — Жантемир Хапов.
контролирующем органе государственной власти Российской Федерации – ВЦИК. Все силы и знания Хапов направлял на создания необходимых условий экономического и социального развития родного края.
Благодаря его стараниям были получены значительные средства на развитие курорта в Нальчике, строительства и реконструкции заводов и фабрик. Занимаясь вплотную развитием народного хозяйства, Жантемир видел беспорядки в республике. Его беспокоили нерациональное и не по назначению использование выделенных средств. Волюнтаризм руководства республики пустил сильные корни. Калмыков, сосредоточив в своих руках всю полноту власти, стал недосягаем для критики. Был груб, заносчив, мстителен. В республике установилась диктатура одного человека.
Как честный человек, патриот родного края, Жантемир с тревогой следил за происходящими негативными явлениями. Видя все это, Хапов пытался как-то повлиять на события через Калмыкова, без которого никто и никакое решение принимать не мог. Но эти предосторожности оказались тщетными.
Человек, критикующий самого грозного партийного бога, превращался из друга в заклятого врага. Искренне желая сделать доброе дело для республики, усовестить Калмыкова и спасти положение, Жантемир Патович вынужден был пойти на крайние меры: он направил на имя Сталина письмо, где излагал все негативные явления в республике и просил разобраться пока не поздно. Тем самым Жантемир подписал себе приговор. Когда и кому попало это письмо неизвестно, но Жантемир получил через месяц достаточно ясный и жесткий ответ: 5 октября 1937 года его арестовали в Москве и в сопровождении группы молодчиков из НКВД доставили в Нальчик. Это была формула ужасов советской «демократии». У Калмыкова была сила, неограниченная ничем. Не хватало главного…
Изощренные методы физической расправы не мог выдержать слабый организм Хапова, он без разбору подписывал все бумаги, которые готовили деятели из НКВД. «Кольщики» торжествовали, они добились своего, Хапов «сознался» в своей контрреволюционной деятельности. После такого надругательства над личностью, ему стало все вокруг безразлично, подписывал там, где укажет энкавэдэшник. В голове стучали мысли, что допущена роковая ошибка, и Калмыков просто сводит с ним личные счеты. Именно это обстоятельство создавало для него безвыходное положение. Он и не мог не понимать свою обреченность. Тем не мене Жантемир, цепляясь за соломинку, решил пойти на отчаянный шаг: обратиться с письмом к нему, самому Калмыкову, вершителю всех человеческих судеб в республике. Вот текст этого обращения, датированный 21-м декабрем 1937 года:
«Осмеливаюсь написать Вам несколько слов не с целью оправдания моего поступка13 против Вас, у нас были хорошие взаимоотношения, и я не должен был так поступить. За всю свою жизнь я не говорил ни одного плохого слова против Вас, я всегда готов был отдать свою душу за Вас, но совершил роковую ошибку, написав против Вас письмо И.В.Сталину. Я осознал более чем нужно свою ошибку, у меня уже нет ни сил, ни слез оплакивать эту ошибку. Вы в душе хорошо знаете, что я никакой контрреволюцией не занимался, Вы хорошо знаете, что я все здоровье отдал честной советской работе. Вы сами хвалили мою работу. Я, сидя здесь, даю вынужденные показания, но от этого нет никакой пользы для революции. Я далек от мысли, чтобы за письмо Вы мстили. Я еще молод…, я смогу искупить свою вину перед Вами. Прошу учесть это и отпустите меня».
Безусловно, все зависело от всемогущего Калмыкова. В его руках было монопольное право казнить или миловать. Но напрасно измученный и доведенный до отчаяния Жантемир рассчитывал на милосердие палача. Попав в опалу к самодержцу, не жди пощады. Да и Жантемир особо, наверное, и не рассчитывал на милость большевистского монстра. Ему уже терять было нечего.
С декабря 1937 года НКВД Кабардино-Балкарии возглавил новый начальник – Н.В. Карнаух. Хапов предпринял последнюю попытку вразумить деятелей из этого карательного органа. Он направил 3 февраля 1938 года заявление на имя народного комиссара внутренних дел КБАССР капитана Карнауха. В нем Жантемир откровенно и ясно изложил все обстоятельства посягательства на его свободу, честь и достоинства, посягательства на его жизнь. Хапов писал:
«Гражданин народный комиссар! 23 сентября 1937 года, будучи на воле, я написал письмо секретарю ЦК ВКП(б) И.В.Сталину о преступлениях руководства КБАССР, о связях этого руководства с врагами народа, незаконном растранжиривании гос. средств на личные нужды. Копия этого письма, наверное, у Вас имеется, но я не уверен, дошло ли оно непосредственно адресату, ибо в противном случае меня не арестовали бы.
Я писал Сталину правду, только правду, как честный коммунист и от этого письма я никогда не откажусь. Правда, я написал письмо Б.Калмыкову, что я не должен был так поступить… Я писал Сталину, что я стану жертвой этого письма, если не будет его личное вмешательство в это дело. Так и случилось. Как только стало известно руководителям КБАССР об этом письме, последние арестовали меня и привезли в Нальчик. Теперь здесь меня обвиняют в буржуазном национализме, в связях с Рыковым, Бухариным. Если говорить правду, только правду, то я заявляю категорически, что не имел никогда ни с кем никакой контрреволюционной связи, тем более с Рыковым, Бухариным и отрицаю свою принадлежность к какой-либо контрреволюционной организации. Я принадлежу только большевистской партии, ей отдал все свое здоровье.
Теперь, находясь в руках тех, на кого я жаловался, я давал вынужденно ложные показания. Я об этом писал Вам еще в декабре 1937г. Я убедился в том, что задачу сводят к тому, во что бы то ни стало обвинить меня в контрреволюции… Я убедился в том, что независимо от преступления я должен быть обязательно виновным. Чем можно иначе объяснить то, что мне диктуют, я вынужден писать о том, что во сне мне никогда не снилось. Что стоит, например, «мое» заявление на Ваше имя от 15 декабря 1937 года, где написано, что якобы я вел контрреволюционную буржуазно-националистическую деятельность и имел связь с Рыковым, Бухариным. Ведь я не автор этого заявления, а лейтенант Спиридоничев – я только вынужден был писать его.
При даче вынужденных показаний мною руководила мысль: лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Ведь моя смерть только утолит жажду мести за критику. Ведь моя смерть не затушует правду, все равно правда вылезет наружу. Ко мне подходят предвзято, я лишен всего, что законом разрешено каждому арестованному».
Это последнее исповедальное, можно сказать, предсмертное письмо, где он откровенно назвал все вещи своими именами.
По всей видимости, содержание данного письма стало достоянием грозного Калмыкова, и реакция была жестокой и неотвратимой, незамедлительной. Усилились изощренные методы допроса, избиения, издевательство и унижения Жантемира. Его «обрабатывали» с пристрастием, истязали и забили до смерти в кабинетах Спиридоничева и других. Безжизненное тело Хапова забрали из кабинета допроса и спустили в подвал. Так ответили Калмыков и его подручный нарком Карнаух на обращение обреченного. Нарком внутренних дел начал предпринимать усиленные меры по заметанию следов злодейства. Убийство подследственного в кабинете следователя могло иметь для энкавэдэшников серьезные последствия. Поэтому 2 апреля 1938 года Карнаух приказал начальнику тюрьмы: срочно доставить тело Хапова в тюремную больницу. Через неделю, 9 апреля 1938 года, появляется фальшивка, сфабрикованная начальником тюрьмы, ответдежурным и врачом: они утверждали, что смерть заключенного Хапова якобы наступила от общей интоксикации на почве туберкулеза легких. Подписи и печать. 14 апреля 1938 года тот же Карнаух с удовольствием утвердил постановление своих подчиненных о прекращении уголовного дела в отношении Хапова вследствие смерти обвиняемого. Таким путем было скрыто убийство заключенного Жантемира Хапова в ходе следствия. Такова была цена человеческой жизни, такова мораль представителей власти большевиков.
Позднее специальная комиссия МВД СССР проверяла деятельность НКВД КБАССР во времена массовых незаконных политических репрессий. В период хрущевской «оттепели» в органах МВД (бывшие НКВД) отмечалось значительное прояснение атмосферы. Были выявлены удручающие подробности злодеяний органов НКВД Кабардино-Балкарии, действовавшие под неусыпным оком Калмыкова.
Выдержки из докладной записки заместителя Министра Внутренних Дел СССР С. Круглова и особоуполномоченного МВД СССР Стефанова от 14 мая 1956 года на имя Министра Внутренних дел СССР:
«Бывшее руководство НКВД КБАССР проводило работу, направленную на избиение честных, преданных советской власти людей… Производились массовые незаконные аресты рабочих, колхозников, служащих и советской интеллигенции. Фальсифицировались как следственные дела, так и судебные процессы, применялись незаконные методы следствия… Помимо прямой фальсификации, применялись незаконные методы допросов, вылившиеся в систему: применялись стойки по 10-15 суток, допросы шилом, подвешивание, надевание наручников, кормление только одной селедкой с запрещением пить воду, огульные массовые избиения, оканчивающиеся во многих случаях убийством арестованных в кабинетах следователей и смертью подследственных в тюрьме (Хапов, Казимов и др.)»
Говорит бывший оперуполномоченный НКВД Степанов:
— Спиридоничев дал нам указания допрашивать Хапова, не отпуская его в камеру, пока не даст показаний о своей контрреволюционной деятельности. Так мы и допрашивали долго, около месяца. При этом Спиридоничев заявил, чтобы Хапову не позволяли говорить о Калмыкове, Звонцове и Фадееве. Доведенный непрерывными допросами до изнеможения, Хапов умер.
Материалы служебного расследования хранятся в архивах ФСБ РФ.
Так жестоко и безжалостно расправлялись с людьми, ставшими неугодными, за то, что посмели иметь свое мнение. А ведь Кабардино-Балкарский монарх от ВКП (б) Бетал Калмыков мог не допустить смерти честного человека. Одно его слово могло предотвратить роковой исход. Но не таков был Калмыков. Он добился того, что хотел. Он лишил жизни замечательного человека, беззаветно преданного своей Родине, честного и чистого Хапова Жантемира. Такую жестокость Калмыкова не простил ему Бог. Этого не простят и потомки.
После тщательной проверки всех обстоятельств дела в отношении Жантемира Хапова военная прокуратура Северо-Кавказского Военного округа пришла к выводу, что он был арестован 5 октября 1937 г. без наличия материалов следствия, без санкции прокурора и особым конвоем направлен из Москвы в распоряжение НКВД КБАССР. Постановлением военного прокурора от 19 апреля 1956 года по делу принято окончательное, единственно правильное решение — оно прекращено за отсутствием в действиях Хапова состава преступления.
При этом Военная прокуратура констатировала:
«Из архивно-следственных дел по обвинению бывших сотрудников НКВД КБАССР Нестеренко Н.Ф. и Юдина А.Д., осужденных за нарушение социалистической законности, усматривается, что Хапов был арестован по заданию бывшего секретаря обкома ВКП (б) Калмыкова за подачу жалобы в ЦК ВКП (б). В процессе следствия к нему, больному туберкулезом, применялись физические меры воздействия, лишения сна и пищи, конвейерный допрос в течение месяца. Бывшим наркомом внутренних дел КБАССР Карнаухом и начальником 4-го отдела Спиридоничевым была дана установка следователям довести Хапова до смерти».
Таким образом, доподлинно установлен факт убийства Хапова следователями, исполнявшими роль политических киллеров, а также кто являлся заказчиком и какие мотивы его побудили к физическому уничтожению безвинного человека.
Из числа расстрелянных в «урожайный» день 25 июля 1937 года был и Али Шерухович Карацуков. Имея багаж знаний и опыт партийно-хозяйственной рабаты, по предложению наркома просвещения Казгери Максидова он возглавил отдел народного образования Урванского района. В конце 1934 года неожиданно для всех в облоно поступило высочайшее повеление Калмыкова: немедленно уволить Карацукова с работы. Заведующему облоно Казгери Максидову оставалось только подчиниться, ибо указания «всевышнего» не подлежало обсуждению. Так Карацуков остался без работы. Ему никто не мог объяснить причину такой расправы. Попытки Али Шеруховича трудоустроиться в пределах Кабардино-Балкарии не увенчались успехом. Зная мнение Калмыкова, везде ему давали от ворот поворот. Более того, никому из руководящих работников не дозволялось иметь встречу с ним под страхом политического преследования. Об этом все были осведомлены и всячески старались открыто не встречаться с опальным Карацуковым.
Оказалось, ненависть вождя к Карацукову возникла на почве личной неприязни.
Казгерия Максидова в ходе следствия обвиняли в том, что он не порвал свои отношения с Карацуковым и продолжал встречу с ним, несмотря на предупреждение Калмыкова. Этот вопрос утрировался и при допросе самого Карацукова. Его обвиняли в тесных связях с Максидовым, что он пользовался его покровительством.
Карацукова Максидов знал по революционной работе как умного, толкового человека. Встречались они еще в 1919 году в Тифлисе в отступавшем красно-партизанском отряде. Были они вместе и в Дагестане при обороне от деникинских частей. Карацуков тогда заведовал военным складом. Словом, Карацуков был тем человеком, которому можно доверять и Максидов рекомендовал его на должность заведующего районо. С этой работой Али Шерухович справлялся, и все были им довольны. Но вдруг погода резко изменилась, и Карацуков попал в немилость областного партдиктатора. В конце 1935 года в Нальчике проходил пленум обкома ВКП(б), где Калмыков в своем выступлении подверг резкой критике Максидова за продолжение связи с опальным Карацуковым, обвиняя последнего в участии его в контрреволюционной банде в 1920 году.
Уволив Карацукова с работы, Максидов вынужден был прекратить всякие встречи с ним. Создана была обстановка невыносимости для Карацукова. От него шарахались, как от прокаженного.
В такой обстановке Карацуков вынужденно покинул Кабардино-Балкарию и выехал в Пятигорск в поисках работы. Здесь он случайно встретился с председателем Нальчикского горсовета Хажисмелом Бетрозовым. По его рекомендации он обратился в Северо-Кавказскую краевую контору «Заготскот», где был принят на работу в качестве инструктора. Эту работу он получил при случайных обстоятельствах. Но Калмыков достал его и там.
15 ноября 1936 года в Пятигорске, где он проживал по улице Подгорная, 61, неожиданно явились люди в штатском и приказали ему следовать с ними. Карацукова следователи допрашивали 22 раза, пытаясь сломить его волю и заставить сознаться в том, чего на самом деле не было. Они к моменту ареста Карацукова не рас-
полагали никакими компрометирующими его факти-ческими материалами.
Несмотря на это, следователи пытались убедить обреченного в своей виновности:
— Следствие располагает точными данными о том, что вы имели встречу с Казгери Максидовым раньше и в 1936 году, во время которой высказывали ярую озлобленность против секретаря обкома ВКП(б) тов. Калмыкова. Это было вызвано тем, что вас и Максидова он разоблачил как контрреволюционеров, как чуждый элемент, националист шкурниковканство и выгнал с работы. Вы станете отрицать это?
Конечно же, такой абсурд не мог подтвердить Карацуков. А следователи пошли еще дальше, наступая на него и нагло утверждая:
— Следствие располагает данными, что вы не только высказывали озлобленность против тов. Калмыкова, но вместе с Максидовым и другими лицами готовились совершить над Калмыковым террористический акт. Следствие предлагает вам прекратить упорство и показывать правду о вашем участии в подготовке террористического акта.
Так люди из НКВД, выполняя спецзаказ, сочиняли обвинение для уничтожения неугодного Калмыкову человека. Карацуков был приговорен к РАССТРЕЛУ 25 июля 1937 года и в тот же день приведен приговор в исполнение.
Теперь настала очередь за членами семьи расстрелянного.
В эпоху сталинщины вообще, и калмыковщины в частности, никто не мог быть уверенным в завтрашнем дне. Человек самым невероятным образом мог оказаться за решеткой. Так случилось и с Азаматом Хакяшевичем Пшиншевым. Работал он в Нальчике начальником строительства Дворца Советов (так назывался тогда нынешний Дом Правительства) и кроме выполнения строительных работ не знал других забот. В 1936 году со стройки были похищены стройматериалы. В этом было решено обвинить начальника стройки. Однако суд не смог установить хищение с его стороны, но нашли спасительный вариант. 13 января 1937 году Пшиншева осудили за халатность к двум годам лишения свободы. Но Азамат тогда еще не подозревал, что это только цветочки и над его головой занесен страшный меч расправы. К его несчастью он имел знакомство и встречи с известными руководящими кадрами Кабардино-Балкарии. Пшиншеву уже не суждено было выйти на свободу.
26 июля Пшиншев один на один оказался перед большевистской инквизиции. Он не рассчитывал на милосердие палачей. Азамат ни в чем себя виновным не признал. Приговор был коротким и жестоким – РАССТРЕЛ. В тот же день, 26 июля 1937 года, безвинного человека сразила «демократическая» пуля большевистского режима.
Из показаний Моисея Ефимовича Монастырского, данных им 25 апреля 1956 года военному прокурору:
Пшиншева Азамата знал с 1934 года. Он был начальником строительства областного Дворца Советов. Я работал тогда рядовым бухгалтером. В моей памяти Пшиншев сохранился как культурный, выдержанный и внимательный человек. Никогда ничего антисоветского, контрреволюционного за ним не замечал.
Из показаний Какух Хажумаровны Водаховой:
«Пшиншева по его работе характеризовать не могу, но знаю о том, что Калмыков ненавидел Пшиншева Азамата. Об этом знает вся Кабарда. Каковы причины таких взаимоотношений между Калмыковым и Пшиншевым, я не знаю. Но Пшиншев арестовывался несколько раз, и говорили, что это делалось по указанию Калмыкова. Мне известно, что до 1934 года Пшиншеву Азамату Калмыков даже не разрешал жить в Кабарде. Только после того, как он разошелся со своей женой – дочерью князя Мамишева, он получил возможность вернуться и работать в Кабарде».
Читая архивные дела 30-х годов, могло создаваться впечатление, что маленькая Кабардино-Балкария была искусственно превращена в сплошной контррево-люционный троцкистско — бухаринский буржуазно — националистический лагерь. Как показал один из тех, кто стал жертвой репрессий тех лет, в республике в помине не существовало подобных организаций и подобная фантасмагория родилась в недрах НКВД для удобства расправы с неугодными людьми.
Власти настаивали, а чекисты согласились на том, что в редакциях республиканских газет существовала организованная, управляемая извне контрреволюционная вредительская группа.
Недовольства, возникавшие внутри обкома ВКП (б) в отношении отдельных работников редакций перерастало в громкое дело, созданное с большим азартом силами послушного НКВД. В республике с 1924 года издавались три газеты на русском, кабардинском и балкарском языках. Названия этих газет менялись. В 1937 году все три газеты имели общее название — «Социалистическая Кабардино-Балкария».
В Нальчикском горкоме ВКП(б) машинисткой работала Людмила Александровна Салтурина. Честная, простая сотрудница всегда остро воспринимала отрицательные явления, с которыми ей приходилось ежедневно сталкиваться. Она пыталась обратиться к Калмыкову и рассказать все то, что происходит в стенах горкома, полагая на отзывчивость и честность секретаря обкома партии. Она наивно полагала, что серьезные нарушения происходят за спиной Калмыкова, без него. Но партхозяин отказался ее принять и посоветовал
по всем вопросам обратиться к секретарю горкома Звонцову. Вскоре Салтурина убедилась, что существует круговая порука, покрывающая антигосударственную деятельность верхнего эшелона власти и на местах. Обеспокоенная этим, она написала обо всем в ЦК ВКП(б) самому Сталину. В связи с тем, что было немало случаев перехвата спецслужбами писем на почте, адресованные Сталину, Салтурина отправила письмо нарочным через своего знакомого, корреспондента ТАСС по Кабардино-Балкарии Ростовцева Михаила Романовича.
Второй экземпляр этого письма она опрометчиво передала наркому НКВД Карнауху, рассчитывая на его честность и принципиальность. Такого партдиктатор никогда и никому не прощал. И не простил Салтуриной тоже. Это был конец 1937 года, и начало всех бед Салтуриной.
В январе 1938 года Калмыков и Карнаух находились в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Вскоре к ним с докладом спешно отправился начальник 4-го отдела УГБ НКВД КБАССР Спиридоничев. Он доложил высокому начальству о поведении Салтуриной, о ее письме. Вернувшись из Москвы, Калмыков срочно созвал собрание партактива, где было объявлено, что клеветники хотят дискредитировать партруководство республики. В качестве примера сослались на Салтурину. Карнаух, исполняя волю Калмыкова, рьяно взялся за дело, не откладывая. Маховик чекистской мясорубки стал набирать обороты. Над Салтуриной нависла реальная угроза расправы. Но она еще этого не понимала. Она верила в справедливость, что Москва разберется. Но никто и не собирался этого делать.
Калмыковская команда рьяно взялась за дело по наказанию Салтуриной. Для начала ее выгнали с работы без объяснения причин. Карнаух организовал тотальную слежку за ней. Им был зафиксирован факт встречи сотрудника республиканской газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» Семенова с Салтуриной. Кроме того, для чекистов стало открытием ее встречи с Ростовцевым. Секретарь обкома Булычов и секретарь горкома партии Звонцов допытывались у Салтуриной о теме разговора между ней и Семеновым. Когда она отказалась отвечать на такие вопросы, в дело вмешался НКВД. Начались допросы. Как пояснила сама Салтурина, проводили очную ставку с Семеновым в присутствии Калмыкова. Такая моральная экзекуция продолжалась до двух часов ночи. На следующий день допрос длился еще дольше и не прекращался до 5 часов утра.
Допросы продолжались и после. Спиридоничев и его коллега Нестеренко из НКВД заявили ей, что за клевету на руководящих работников Кабардино-Балкарии они могут ее арестовать. 1 февраля 1938 года Салтуриной с трудом удалось устроиться на работу в «Сельхозснаб». Через три дня, 4 февраля, по приказу Карнауха ее взяли прямо из дома и сдали в Нальчикскую тюрьму НКВД. При этом Юдин, не моргнув глазом, записал в постановлении об аресте Салтуриной, что она лицо без определенных занятий. Ему было невдомек, что она ни в чем не виновна и двое ее детей остались дома без присмотра. Такую расправу учиняли в угоду диктатору Калмыкову.
Так начался новый этап преследования с пристрастием в жизни Салтуриной и ее знакомых. Начальник 3-го отделения 4-го отдела НКВД КБАССР, мастер по фабрикации дел Юдин ей предъявил огульное обвинение в контрреволюционной деятельности:
а) являлась активной участницей ранее ликвидированной антисоветской националистической организации;
б) являлась активной участницей контррево-люционной правотроцкистской группы.
в) вела антисоветскую агитацию, при этом распространяла контрреволюционную клевету на Кабардино-Балкарское руководство.
Юдин сочинил протокол допроса Салтуриной с ее признанием своей вины и потребовал от нее подписать его творение. При этом чекист не преминул высказать ей свои угрозы о применении физического насилия. Издевательства продолжалось много часов и дней. Салтурина неоднократно падала в обморок и, не выдерживая истязания, пыталась совершить самоубийство. Доведенная до отчаянного состояния, она подписала протокол допроса, автором которого являлся Юдин. По явно ложному обвинению 29 июня 1938 года спецколлегия Верховного Суда КБАССР под председательством Амирова приговорила Салтурину к высшей мере наказания — РАССТРЕЛУ. Приговор был окончательным и он не подлежал обжалованию. Так оценивалось инакомыслие по-калмыковски. Такова была цена человеческой жизни. Это был образец «демократии» по — большевистски.
Была установлена тотальная охота и за корреспондентом ТАСС Ростовцевым. Его нашли у себя дома в Загорске Московской области и 17 февраля 1938 года гонцы из НКВД Кабардино-Балкарии в наручниках доставили его в Нальчик. Вскоре после ареста Нальчикский горком ВКП (б) в спешном порядке принял решение об исключении Ростовцева из рядов партии как врага народа.
Спиридоничев и Юдин до потери сознания избили Ростовцева, требуя подписать протокол с его «признаниями».
После 10-дневного издевательства без сна, сопровождавшегося избиением его с помощью револьвера и табуретки, Ростовцев подписал протокол, не отдавая отчет своим действиям. Он практически находился в состоянии невменяемости. В судебном заседании 28 июня 1938 года Ростовцев отказался от тех показаний, которые были составлены Юдиным, и заявил суду, что он ни в чем не виновен.
Это не понравилось как Амирову, так и Юдину, присутствовавшему в суде в качестве наблюдателя. Был объявлен перерыв и сделана соответствующая «работа» с обреченным журналистом. После этого появилось письменное заявление Ростовцева на имя председате-льствующего Амирова о полном признании своей вины. Тут же прозвучал приговор: Ростовцева расстрелять!
Еще раньше были арестованы и другие работники печати, обвиненные в контрреволюционной деятельности совместно с Ростовцевым и Салтуриной. Так, 25 ноября 1937 года в застенках НКВД оказалась вся редакция «Социалистической Кабардино-Балкарии» на русском языке. Были арестованы главный редактор газеты Петров Георгий Иванович, ответсекретарь Пивнев Василий Петрович, зав. сельхозотделом Якименко Николай Васильевич, его младший брат Андрей Якименко, работавший там же зав информа-ционным отделом, бывший ответредактор газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» на балкарском языке Салих Чируевич Шаваев и Таусултан Исхакович Шаков, работавший в нациздательстве и заведовавший типографией. Спустя три дня был взят под стражу заведующий промышленным отделом газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» Василий Алексеевич Сабанин. Их обвинили в троцкизме и клевете на руководство обкома ВКП (б) с контрреволюционной целью. Вдобавок ко всему Сабанин был признан еще и шпионом Японской разведки.
Такие нелепые обвинения сочинил тот же Юдин под руководством Спиридоничева. Это был специальный заказ. Необходимо было отомстить всем журналистам и пожестче. Средс тва не имели значения.
Кто такие были эти «враги» народа?
Георгий Петрович Петров, 1899 года рождения, профессиональный журналист, член ВКП(б), работал в редакциях газет Кабардино-Балкарии с 1921 года. Являлся ответсекретарем редакции газеты «Красная Кабарда» до 1924 г. С 1928-го по 1930 года – ответредактор областной газеты «Карахалк», а с 1935-го по день ареста — ответредактор газеты «Социали-стическая Кабардино-Балкария». За время его работы в органах печати никто не сомневался в его моральной чистоте и порядочности. Но Калмыков серьезно обиделся на него и Петрова перевели в разряд врагов народа.
7 декабря 1937 г. под председательством Калмыкова проходило заседание бюро обкома партии. Присутствуют члены бюро Калмыков, Черкесов, Фадеев, Хагуров, Сибеков, Булычев и Звонцов. Слушали: «О результатах проверки редакций газет «Социалистическая Кабардино-Балкария» на кабардинском, балкарском и русском языках».
В решении бюро записано:
«Обком партии и органы НКВД на протяжении 1936 — 1937 гг. разоблачили и изъяли из редакции республиканских газет ряд троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических агентов фашизма: Бетокова, Шаваева (бывший редактор газеты на балкарском языке), Срухова, Беппаева, Климова, Артемьева, Ростокина и др., которые вели подрывную вредительскую работу в печати.
Однако до конца не были выкорчеваны враги народа из редакций и их последыши продолжали вести вредительскую работу в газетах. Обкомом ВКП(б) вскрыта в редакциях и изъята органами НКВД контрреволюционная группа в составе бывшего редактора газеты на русском языке – Петрова и работников этой газеты секретаря Пивнева, зав. сельхозотделом Якименко Н., зав. отделом местной информации Якименко А., парторга первичной парторганизации и редактор Госнациздата Шаваев.
В газете нередко под видом критики охаивалось колхозное строительство, рекламировались враждебные элементы. Контрреволюционная группа Петрова и др. подорвала связь газет с массами, развалили работу…
Враг народа Петров свою вражескую работу обосновывал контрреволюционной теорией о том, что борьба с буржуазными националистами в Кабардино-Балкарии – пройденный этап. Вражеская работа в редакции, длительное время не разоблачавшаяся, стала возможной потому, что работа в первичной партийной организации при редакциях газет была развалена, что во главе первичной парторганизации парторгом стоял разоблаченный буржуазный националист ШАВАЕВ…
Исходя из всего этого, бюро обкома ВКП(б) в дополнение к решению обкома от 19 ноября с.г. постановляет:
1. Снять с работы редактора газеты «Соц. Кабардино-Балкария», издаваемой на балкарском языке Настаева, как явно не справляющегося с работой и не развернувшего должной борьбы с буржуазными националистами.
2. Заведующему отделом партпропаганды и печати обкома тов. Кумукову объявить выговор за непринятие своевременных и решительных мер для разоблачения врагов, орудовавших в печати.
3. Редактор газеты «Соц. Кабардино-Балкария» на кабардинском языке тов. Карданов не развернул на страницах печати должной борьбы с буржуазными националистами, допустил притупление большевистской бдительности в отношении вражеской деятельности врагов народа Петрова, Шаваева и др.
Бюро обкома ВКП(б) указывает т. Карданову на эти крупнейшие ошибки и требует большевистского их исправления…».
Читая эти строки партийной галиматьи, убеждаешься в том, что политическая репрессия в республике проходила под непосредственным руководством обкома ВКП (б), лично его первого секретаря Калмыкова, методично расправлявшегося со всеми, кто ему лично не был угоден. Решение обкома партии имело всегда высшую юридическую силу и фактически стояло над законами государства. В качестве основного и решающего довода в таких постановлениях присутствовало мнение партруководства. Его нельзя было подвергать сомнению и подлежало обязательному и безоговорочному исполнению. И исполняли с большим рвением.
Суд над всеми «контрреволюционерами», за исключением Сабанина и Теммоева, проходил в Нальчике 28 — 29 июня 1938 года в закрытом режиме. Поскольку Сабанин считался агентом японской разведки, его дело рассматривал Военный трибунал Северо-Кавказского Военного округа.
Так, были осуждены приговором спецколлегии Верховного Суда КБАССР от 29 июня 1938 года:
1. Петров Г.И. – высшая мера наказания – РАССТРЕЛ. Приговор окончательный и обжалованию не подлежал.
2. Шаков Т. И. — высшая мера наказания – РАССТРЕЛ без права на обжалования.
3. Якименко Н.В. – высшая мера наказания – РАССТРЕЛ, на таких же условиях.
4. Якименко А.В. – 15 лет лагерей.
5. Пивнев В.П. – 10 лет лагерей.
6. Шаваев С.Ч — 6 лет лагерей.
О том, как проходил «судебный процесс» пояснил свидетель Павел Ильич Долгополов на допросе 25 апреля 1939 года. Он работал комендантом суда, и он сам был очевидцем всех тех событий.
«Суд над работниками редакций проходил в клубе НКВД, — пояснял он. – Ростовцев признался в том, что показания, данные им на следствии, подписывал под давлением Юдина. На суде присутствовал сам Юдин и оказывал давление на подсудимых и на суд. Перед началом судебного заседания председатель Амиров и члены суда вызывались в кабинет к наркому Карнауху, и он вел с ними беседу. Судья Амиров угрожал подсудимым, говоря, что он не позволит возводить клевету на следователей».
Так осуществлялось «правосудие» в стране Советов. Так уничтожались граждане этой самой страны.
Более подробно обстоятельство ведения следствия изложил Василий Сабанин в мае 1939 года в своем заявлении на имя наркома Внутренних дел КБАССР.
«31 декабря 1937 года меня арестовали,- писал Сабанин. – Юдин спросил, где Ростовцев? Я ответил, что уехал в Москву. Рассказал о проделках в обкоме партии. Юдин обрушился на меня: «Ты сволочь, вздумал клеветать на честных людей! И Ростовцев здесь будет, а пока не напишешь о своей контрреволюционной деятельности, не слезешь с табуретки, у нас изысканные методы, заставим любого написать то, что нам нужно».
Сабанин, как и другие, понял безвыходность своего положения и что НКВД действует согласно указаниям Калмыкова. В этом заключалась безысходность людей, попавших в лапы кровожадного НКВД.
Родственники приговоренных к смерти журналистов в срочном порядке сумели довести до сведения прокурора РСФСР о совершенном судебном произволе. Прокурор Российской Федерации, рискуя быть обвиненным в защите контрреволюционеров, приостановил исполнение смертных приговоров и немедленно вошел с протестом в Верховный суд России.
Судьба смилостивилось к Салтуриной и другим обреченным. Вскоре смертная казнь ей, Шакову, Н.Якименко и Ростовцеву была заменена 20 годами лагерей каждому. Пожалели и смертника Петрова, заменив ему расстрел на 25 лет лагерей.
Но прокуроры остались недовольны таким половинчатым решением высшей судебной инстанции Российской Федерации. Они были убеждены в неправомерности осуждения этих лиц. По протесту прокурора СССР Верховный Суд СССР 20 сентября 1939 года отменил все состоявшиеся судебные постановления в отношении Салтуриной, и дело прекратил за отсутствием в ее действиях состава преступления. Оправданы и другие приговоренные к расстрелу.
Приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР от 25 июля 1937 года был приговорен к расстрелу и Ростокин Евгений Дмитриевич, работавший заведующим отделом редакции «Социалистическая Кабардино-Балкария». Приговор приведен в исполнение. Ростокин признан виновным в том, что он был участником не существовавшей в республике контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организа-ции и в использовании страницы печати для этих целей. Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 9 июня 1956 года приговор, по которому Ростокин был расстрелян, признан незаконным и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Судебные органы вроде бы раскаялись, но это раскаяние запоздало и проку в этом мало.
Изуверство властей тех времен трудно поддается человеческому разуму, будь-то государство, именуемое социалистическим и самым демократичным в мире, имело одно предназначение – карать безвинных людей.
Ветеран НКВД Хабала Саидович Нальчиков, занимавший разные должности в системе НКВД Кабардино-Балкарии с 1926-го по ноябрь 1938 года был сведущим человеком во всем, что происходило внутри этого злодейского органа и за его пределами.
Из показаний Хабалы Нальчикова:
«Периодически арестованных избивали и до 1937 года, — пояснял он военному прокурору, — но сплошное избиение и истязание арестованных началось с 1937 года или с конца 1936г. Помню, что Алоева, скрывавшего бандита Шипшева, жестоко избили. От него ничего не добились. Затем врач привел его в чувство, сделал ему уколы и с Алоевым вел беседу секретарь обкома Калмыков. Массовые избиения начались, когда начали арестовывать, так называемых, врагов народа. В помещении НКВД в 1937 – 1938 гг. был кошмар. Арестованные стояли на стойке пока не падали или не становились невменяемыми. Их избивали, сажали на кончик стула, и приказывали сидеть, не шевелясь, и смотреть в одну точку. Инсценировали расстрел. Такие кошмарные пытки применяли особенно Нестеренко, Юдин и другие. Нарком Карнаух избивал лично. В виде наказания часто применялись одиночные камеры. Днем арестованным не разрешалось ложиться и садиться. Калмыков бывал здесь часто как член «тройки». Вызывал на беседу отдельных арестованных. Однажды, когда я был дежурным, меня вызвал Антонов. Находившийся в кабинете с Антоновым Калмыков приказал привести Шахбана Кишева. Он был арестован по делу Бесланеева и других. Работал директором мясокомбината, старый член ВКП -(б), сильно хромавший, якобы готовил террористический акт. После беседы с Калмыковым Кишев свою вину, не признал. Калмыков произнес: «Раздавленная лягушка. Позор такого держать на руководящей работе». Затем к нему на допрос вызвали Хажисмеля Бетрозова.
Бывали случаи, когда подследственного водили к месту казни, где лежало 15 — 29 трупов расстрелянных, и предлагали признаться, угрожая в противном случае расстрелом. Помню, что арестованный Али Гусейнов после суда не хотел идти и его задушили прямо в коридоре. Что и говорить, все это было как во сне, кошмарно, ужасно и страшно. Если говорить обо всем, то не хватит и жизни одного человека».
Одним из очевидцев расправы с людьми является Жираслан Талибович Тлупов. Он был не только свидетелем жестокости следователей НКВД, но и сам на себе испытал физическое насилие со стороны палачей. Он рассказывал как в камеру № 3, где он находился, привели бывшего сотрудника газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» Якименко избитого, полумертвого. Следствие по его делу вел все тот же Юдин. Тлупов говорил также, что после такого же допроса на одно ухо оглох журналист Ростовцев. «При одном упоминании фамилии Юдина, — говорил Тлупов, — заключенные приходили в ужас, и сам Якименко плакал неоднократно».
Чтобы оправдать свои изуверские выходки, Юдин требовал от надзирателя внутренней тюрьмы УГБ НКВД КБАССР Василия Голубева написать провокационное заявление о том, что якобы арестованные Якименко и Петров нарушают камерный режим. Когда Голубев не поддался на давление Юдина, последний обрушился на него со словами:
— Чего вы боитесь, ведь это же враги и с ними нечего церемониться!
Из показаний Голубева от 19 марта 1939 года:
«Обвиняемого Петрова я отводил от следователя Юдина под руки, так как после долгого стояния на допросе с трудом передвигался. Такое состояние было и у обвиняемого Ростовцева. К нему неоднократно вызывали врача. Обвиняемая Салтурина, возвращаясь с допроса от Юдина, часто пыталась покончить самоубийством. Однажды она, вернувшись с допроса, разбила стекло в окне камеры и начала стеклом резать себе вены на руках».
Странные вещи происходили в недрах НКВД. Приговоры в отношении Шаваева, Якименко, Певнева были отменены 28 октября 1938 года и они подлежали этапированию из Севвостлага в Нальчик для производства дополнительного расследования с их участием. Юдин, сфабриковавший это дело, забеспокоился, забегался, почувствовал себя загнанным в угол. После ареста Калмыкова и его дружков из НКВД Юдин не находил себе место, чувствуя открытость своего тыла и за него некому заступиться. Инстинкт самосохранения не давал ему покоя, и он принимал отчаянные меры. Юдин, самовольно используя свое служебное положение, через начальника тюрьмы отправил телефонограмму в СЕВВОСТЛАГ об отмене этапирования указанных лиц в Нальчик. Через полгода после этого при загадочных обстоятельствах Шаваева и Пивнева нашли мертвыми в Севостлаге. В акте о смерти Шаваев, составленном 11 марта 1939 года под лагерным пунктом «Ударник», записано, что Шаваев якобы умер от паралича сердца. Юдину удалось спрятать концы в воду. Но ему не удалось уйти от возмездия.
Еще до освобождения журналистов старшие следователи НКВД СССР Янушпольский и Иванов допрашивали очевидцев калмыковского режима.
Из показаний Вдовина Георгия Ивановича, работавшего в органах НКВД КБАССР с 1930 года, данных им следователям 3 марта 1939 года:
«Я считаю необходимым рассказать следствию об истинных причинах ареста меня, Салтуриной, Ростовцева и других, а также о грубых нарушениях законности со стороны отдельных работников НКВД КБАССР, в частности Карнауха, нач. 3-го отделения 4-го отдела Юдина, нач. 1-го отделения 4-го отдела Нестеренко.
30 января 1930 года на партсобрании парторганизации НКВД по докладу об итогах январского пленума ЦК ВКП (б) я выступил в прениях и подверг резкой критике работу Звонцова, что его и Калмыкова еще больше разозлило. Салтурина по своей неосторожности поговорила с некоторыми членами партии о том, что в обкоме существует группа во главе с Калмыковым. Салтурина была арестована 4 февраля 1938 г. за клевету на Калмыкова. По группе работников редакции газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» проходил Ростовцев Михаил Романович, член ВКП (б), корреспондент ТАСС. Он побывал в некоторых рабочих собраниях и заметил чрезмерное восхваление Калмыкова и плохую постановку партийно-массовой работы. По этому поводу Ростовцев имел беседу лично с Калмыковым, который остался недовольным сообще-нием Ростовцева. Вскоре он был арестован за связь с Салтуриной. Ростовцева допрашивали Юдин и Спиридоничев. Держали его 10 суток, причем избивали до потери сознания, изломали об него табуретку, переломили ему ключицу и сделали почти глухим. Юдин перед вызовом Ростовцева в суд приводил его в свой кабинет и предупредил угрожающе, чтобы Ростовцев подтвердил свои показания. Таким же образом под физическим насилием Юдин добился «признаний» от Салтуриной, Якименко и Шакова. Шаков Таусултан в камере мне говорил, что он подписывал протокол, лежа на полу, т.к. не в состоянии был ни сидеть, ни стоять. Перед судом ему также угрожали и запугивали».
Из показаний Самсонова Леонида Ювенальевича, молодого специалиста НКВД, подключенного Юдиным к расследованию дела журналистов (допрошен 19 июня 1939 года):
«Юдин предложил нам Шаваева держать все время в кабинете, не спуская в камеру, а нам, следователям, через определенное количество часов сменять друг друга. Шаваев показаний не давал. Юдин заходил к нам почти ежедневно в кабинет и в грубой форме, путем угроз с применением нецензурных слов предлагал Шаваеву давать показания. Шаваев был доведен до такого состояния, что он начал бредить».
Таких свидетельств зверского обращения с арестованными существует не мало. Безусловно, в суде председательствующий Амиров понимал всю нелепость выдвинутых против журналистов и Салтуриной обвинений. Но он не смог преодолеть себя, проявить принципиальность, объективность. В связи с этим, отменяя приговоры в отношении незаконно осужденных лиц, Верховный Суд СССР 31 января 1940 г. вынес частное определение по этому поводу и предложил Прокурору СССР привлечь к ответственности Дона Едидовича Амирова. Он был осужден за злоупотребление служебным положением.
Позднее, когда осиное гнездо, свитое в системе НКВД Кабардино-Балкарии с благоволения Калмыкова, было окончательно разрушено, многим бывшим палачам приходилось им самим держать ответ и отвечать на нелицеприятные вопросы Военного прокурора. Большинство из них, видя безвыходность своего положения, откровенно рассказывали о больших тайнах, о которых никто ранее не осмелился бы заикнуться.
По сути, было совершено чудовищное преступление перед человечеством, глумление над личностью. Налицо были сведения личных счетов, пользуясь своим служебным положением.
Из официальной справки по следственному делу, составленной старшим следователем НКВД 1 декабря 1955 года:
«Юдиным систематически фальсифицировались и изготовлялись фиктивные следственные документы. Эти действия были направлены к необоснованному осуждению граждан Ростовцева М.Р., Пивнева В.П., Якименко А.В., Шакова Т.И., Якименко Н.В., Шаваева С.Ч., Сабанина В.А., Петрова Г.И., Салтуриной Л.А. и Вдовина Г.И.».
Из докладной записки Военного прокурора Жданова на имя начальника 4 отдела Главной Военной прокуратуры РККА Дормана от июля 1939 года:
«Перечисленные лица (Салтурина, Ростовцев, Якименко, Шаваев и др.) обвинялись в клевете на работников обкома ВКП (б) КБАССР с контрреволюционной целью. Уголовное дело по обвинению поименованных выше лиц было искусственно сфабриковано исполнявшим обязанности начальника 3-го отделения 4 отдела УГБ КБАССР Юдиным под непосредственным руководством Спиридоничева и под общим руководством бывшего наркома Карнауха в угоду Калмыкову, Булычову и другим».
Справедливость восторжествовала, но судьбы безвинных журналистов были искалечены. Такое не должно повториться. Такое не прощается.
Материал о репрессиях против упомянутых журналистов в начале 2004 года был представлен автором для печати в редакцию газеты «Кабардино-Балкарская правда», преемницы довоенной газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария», где работали репрессированные журналисты. Такой же материал был передан в редакцию «Газеты Юга», выходящей в Нальчике, именующей себя независимой. Редакторы этих газет И. Санова и А. Битоков дрогнули, видимо, страх перед прахом палача оказался сильнее правды истории. Увидев фамилию Калмыкова, они не смогли преодолеть стереотип большевистского мышления. Так, эти редакторы газет сегодня отказались от публикации материалов о своих коллегах, ставших жертвой произвола. Угождая властям из-за трусости, подобные люди способны на любую подлость, как в былые годы лихолетий. Позднее, когда Санову освободили от должности редактора газеты, материал в отношении репрессированных журналистов была опубликована в полном объеме. Правду не любит тот, кто ее боится.
Большой потерей для республики был Тута Магометовича Борукаев — светоч народного образования, энтузиаст своего дела, первый кабардинский ученый, педагог и языковед. На его учебниках учились все кабардинское население и студенты первого ВУЗа республики- педагогического института.
25 июля 1937 года в закрытом судебном заседании без права на защиту, после пятиминутного выяснения, Борукаева приговорили к высшей мере наказания РАССТРЕЛУ с конфискацией имущества. В тот же день палач привел его в исполнение и луч света в диком царстве погас навсегда.
Может быть, Калмыков не ведал, какого человека лишают жизни? Знал! Он знал и то, что Борукаев никогда не был контрреволюционером. Как бы то ни было, Молох пожертвовал и им. Какое сердце перестало биться, какой светильник разума погас!
Антонов свои изуверские действия объяснял слабой политической подготовкой. В 1933 году по инициативе Калмыкова он стал наркомом внутренних дел, и он обязан был ему до гроба, служил ему верой и правдой до конца.
Обо всем этом Антонов поведал на допросе за месяц до ареста Калмыкова. Его допрашивал не кто иной, как сам Лаврентий Берия, тогда заместитель Наркома внутренних дел СССР, комиссар государственной безопасности 1-го ранга.
Антонов говорил, отвечая на вопросы оборотня от НКВД:
«Кабардино-Балкария, с ее порядками, скорее была похожа на вотчину, на удельное княжество с безраздельной властью, обосновавшейся здесь в течение многих лет, группы лиц во главе с Калмыковым, где вся работа руководителей учреждений строится в расчете на то, что скажет о ней «наш Бетал», «наш Калмыков».
В этом, конечно, Антонов был прав. Он дал полную характеристику своему кумиру-большевистскому князю Кабардино-Балкарии Калмыкову. Но чем дальше углублялся в своих показаниях, шаг за шагом он во многих случаях пытался удивить шефа своей информированностью и откровенностью:
«В лице Калмыкова я видел своего защитника, а он в моем лице – своего человека,- говорил Антонов, — который его не предаст и всегда сделает то, что от меня потребует. Он шел на все, чтобы меня задобрить, подарил скакуна, добился через Ягоду машины в мое личное пользование, лестно отзывался обо мне. Это меня подкупало».
Действительно Антонов был превращен Калмыковым в цепного пса, беспредельно преданного своему хозяину и исполнявшего все его прихоти. На допросе Антонов наговорил столько, что Берия удивлялся откровенностью допрашиваемого. Берия, хитро заискивая, сумел вытянуть с информированного, но уже обреченного Антонова (до его ареста оставалось всего менее 10 дней) нужные сведения для отправки в преисподнюю могущественного Калмыкова. Берия допросил своего подчиненного еще и еще раз, но не задал ни одного вопроса относительно методики ведения следствия в бытность его во главе НКВД Кабардино-Балкарии и после. Такие вопросы не интересовало Лаврентия. Антонов был грозным и беспощадным, когда над ним никто не командовал. Теперь же он напоминал ягненка в лапах могучего льва, перед которым трепетал, и при каждом вопросе внутренне вздрагивал и готов был глотнуть любую наживку, брошенную ему грозным начальником. Он не без основания опасался за свою шкуру.
Калмыков был арестован сразу после пленума обкома партии 15 ноября 1938 года. За ним своих «орлов» прислал Берия, который подписал и ордер на его арест.
По приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 28 февраля 1940 года Калмыков был расстрелян. Тогда не были вскрыты все его злодеяния по геноциду своего народа, и никто не намеревался этого делать. Он обвинялся в том, чего не было на самом деле:
«В 1927 году организовал и возглавил антисоветскую, националистическую организацию. А в последующие годы — антисоветскую организационную связь с Бухариным, Енукидзе и другими, являлся руководителем филиала правотроцкистской организации в Кабардино-Балкарии, вербовал в антисоветскую организацию других лиц».
Конечно же, это было абсурдное обвинение, но популярное в то время. Поэтому в 1954 году он был по этим обвинениям реабилитирован. То, что он проводил массовые репрессии против безвинных людей, остались в стороне. Об этом молчат даже и сейчас. Видимо, этому есть свои причины. Значит, это кому-то надо. Да поможет нам Всевышний!
Вина Бетала Калмыкова перед народами Кабардино-Балкарии велика. И никакие его заслуги не могут оправдать сотворенные им злодеяния. Если республика чего-то достигла в период правления тирана, то это, прежде всего, заслуга тех, которые затем стали жертвами политического террора. Содеянное Калмыковым следует отнести к разряду преступления перед человечеством. Моральное возмездие требует справедливости и она должна восторжествовать. К этому взывают безвинно убиенные, незримо присутствующие среди нас, к этому взывает история, справедливость. Есть необходимость создания общественного трибунала, который бы дал полную и окончательную оценку его преступлениям перед народами Кабардино-Балкарии. Установка памятника палачу в Нальчике было бездумным решением и, по сути, является оправданием, одобрением всех его злодеяний. Такова была воля коммунистического руководства республики. Эта воля и сегодня сохраняется.
Нам придется еще долго оглядываться в наше историческое прошлое, чтобы до конца понять истоки вождизма, цезаризма, как неотъемлемая часть единовластия Калмыкова, выдававшего это как социалистическое, демократическое. Люди должны знать правду и помнить об этом всегда. Это не должно повториться. Таково требование времени. В свое время был развенчан культ личности самого могущественного вождя всех времен и народов Сталина. Давно назрел вопрос о развенчании культа личности другого монстра, ученика и последователя Сталина — Калмыкова. Но коммунистическое руководство и его окружение не изъявило желания восстановить справедливость. С чего бы это? Может, теперь настанут другие времена? Пока такой уверенности никто не ощущает.
Великий Российский писатель, лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын справедливо заметил: «Часы коммунизма свое отбили. Но бетонная постройка еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». На самом деле, бывшая коммунистическая номенклатура до сих пор занимает ключевые посты в большинстве областей, краев и республик. Они правят прежними большевистскими методами. У них есть и последователи. Приспособленцы, как и прежде, нетерпимы к инакомыслию, к критике. Они умеют повелевать, но не научились повиноваться. В этом наша беда. Такова кровавая история тридцатых годов ХХ века в Кабардино-Балкарии под правлением диктатуры Бетала Калмыкова. Горы, одетые черными тучами траура, изливались слезами, сливаясь со слезами безвинно убиенных.
В наши дни, когда в России утверждаются принципы гражданского общества, правового государства, мы не вправе забывать жестокие уроки прошлого. Никто не должен забыт и ничто не должно забыто. Александр Твардовский оставил нам мудрые слова:
«Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу».
1Кабардино-Балкарская правда, 3 сентября 1998 г.
2Имеется в виду кабардинский князь Темрюк Идаров, тесть Ивана Грозного.
3Бекалдиев М. История Кабардино-Балкарии, Нальчик, 2003.Стр.253.
4 Карданов Ч.Э., Групповой портрет в Аушигере. Годы и судьбы. Стр. 7.
5 Указанная работа. Стр. 513.
6Из воспоминаний внука Пачева — Дж. Хаупа.
7Расправа. Прокурорские судьбы. М., 1990.
8Это было огульное обвинение. В убийстве Настаева обвинялись и другие лица и в разное время.
9Денисов работал в республике с 1923 г., был ответсекретарем Облисполкома с 1936 г.
10Речь идет о сестре Сосруко — коммунистке Нине Магометовне.
11Умер в 1987 г. в чине подполковника.
12Гнаденбург – бывший районный центр Курпского района КБАССР. В настоящее время входит в состав Моздокского района Северной Осетии. Переименован в Виноградное.
13Имеется в виду письмо, адресованное Сталину.